Кинжальщики. Орден низаритов без легенд и мифов - Вольфганг Викторович Акунов

карательных мер было разорение в 851 году, по повелению аббасидского халифа Мутаваккиля Алаллаха аль-Хусейна аль Ахвази, гробницы святого мученика Хусейна в городе Кербела, что не могло не привести (и действительно привело) к взрыву возмущения шиитского меньшинства исламской «уммы», чье официально провозглашаемое и восхваляемое единство давно уже трещало по всем швам….

Сами Аббасиды серьезно интересовались религиозными вопросами. Халифы из этой династии стремились продемонстрировать свое религиозное рвение и благочестие, принимая, при вступлении во власть, дополнительные религиозные имена, или прозвища. Так, например, самый знаменитый из ранних аббасидских халифов, Харун (или Гарун), принял «тронное» имя «аль-(ар-) Рашид»[7], что значит: «Идущий правильным (праведным) путем». Впрочем, не было недостатка в проявлениях недовольства различных групп «муслимов» властью багдадских халифов. Периодически происходили мятежи под религиозными лозунгами, направленные против режима Аббасидов (например, мятеж в Медине в 762 и в Мекке в 786 году). Тем не менее, отсутствие единства между различными группами противников Аббасидов и отсутствие координации их действий не позволяли им добиться свержения ненавистной династии, по крайней мере, в обозримом будущем.

Было бы неверным полагать, что угроза гегемонии Аббасидов исходила главным образом от шиитских кругов. Целый ряд восстаний против аббасидского режима был поднят другими исламскими группировками. Борьба велась не только мечом, но и пером, не только на поле брани, но и в интеллектуальной сфере, между лучшими умами духовных академий исламского мира, причем в ходе этих религиозных споров использовалась все более сложная богословская аргументация. Комбинированный эффект военных мятежей против аббасидской власти и все более изощренных интеллектуальных словопрений по тем или иным вопросам исламского вероучения становился все более опасным для правящей династии «наместников пророка». При этом не происходило массового вооруженного восстания, способного свергнуть власть Аббасидов одним махом. Вместо этого шла каждодневная, кропотливая подрывная работа по разложению и разъеданию внутренних связей и структур созданного Аббасидами общества. Несмотря на неприметность этой подрывной деятельности, она неминуемо вела к тому же результату, к которому привело бы не состоявшееся массовое вооруженное восстание, хотя и требовала более долгого времени для достижения поставленной цели. В конце концов, оба указанных выше фактора обрекали династию Аббасидов на неминуемый крах.

Внешне все казалось в полном порядке. Тишь да гладь да Божья благодать. «Спите, жители Багдада, в Багдаде все спокойно!». Под щедрым покровительством аббасидских меценатов процветали науки и искусства. Однако Аббасиды постоянно сталкивались со все новыми социально-политическими проблемами. Представители этой суннитской династии не обладали выдающимися способностями и качествами руководителей, необходимыми государственным деятелям для успешного правления своими подданными. И, хотя «умма», в большинстве своем, признавала их верховную духовную и светскую власть, Аббасидам во все меньшей степени удавалось осуществлять постоянный и эффективный контроль над громадной, но становящейся все более рыхлой исламской державой, в которой собственно арабы – «титульная нация», «народ-завоеватель» – составляли всего лишь меньшинство. Территория исламского мира, которым Аббасиды якобы управляли, была поистине необозримой. Этот мир состоял из великого множества различных культурных элементов, внутренние трения между которыми создавали «эффект кипящего котла». Аббасидские халифы, образно выражаясь, тщетно пытались усидеть на крышке этого котла, но нарастающее давление пара внутри неминуемо должно было сорвать с котла эту крышку…вместе с сидящими на ней сверху Аббасидами…Так что хваленое единство Аббасидского халифата (а вместе с ним – и единство исламского мира) обещало быть не слишком долгим…

Успехи, сопутствующие воинам Аллаха (главным образом – бедуинам) на раннем этапе истории ислама, положили начало процессу арабизации в землях, покоренных мусульманскими войсками. Но, в отличие от процесса военного завоевания, процесс завоевания культурного не был окончательным и полным. В границах исламского мира продолжал существовать целый ряд сильных, стойких и способных противостоять ассимиляции, местных высокоразвитых культур (являвшихся, по отношению к арабской, «контркультурами»), чьи носители воздвигли непреодолимый барьер на пути, казалось бы, неминуемого установления на всей покоренной арабами-мусульманами территории арабского культурного господства. Пожалуй, сильнейшей и наиболее стойкой из этих «контркультур» была культура персидская (или, в более широком смысле – иранская), опиравшаяся на доисламские, маздаяснийские традиции. Что и не удивительно, учитывая великое, великолепное во всех отношениях наследие древних Персидских держав. Оказавшиеся не в состоянии подчинить персидскую культуру своей собственной (гораздо менее развитой), арабы-завоеватели сами подпали под ее влияние и в итоге оказались покоренными в культурном отношении персами, которых победили на поле брани[8]. Как в свое время – древние римляне оказались покоренными в культурном отношении побежденными ими на поле брани греками-эллинами. И потому можно было бы сказать о подчинившихся обаянию персидской культуры арабах времен Омейядов и Аббасидов, перефразируя римского поэта Квинта Горация Флакка:

«Персия, взятая в плен, победителей диких пленила».

Процесс неуклонной иранизации культурной жизни аббасидского халифата шел во все убыстряющемся темпе. К началу IX века при дворе Аббасидов (не случайно избравших своей резиденцией город Багдад, расположенный на земле древней Персии, недалеко от развалин бывшей столицы Персидской державы – Ктесифона-Тизбона) вовсю задавали тон персидские советники, и даже одеяния придворных, включая самих халифов, были уже не арабскими, но персидскими. Не случайно франкский историк Эгинхард, описывая жизнь и правление короля франков Карла Великого, дружившего с Харуном аль-Рашидом, называл последнего «Аарон, царь ПЕРСОВ (а не арабов – В. А.), который владел, за исключением Индии, почти всем Востоком». Титул главы халифского правительства, или, выражаясь современным языком, премьер-министра – «визирь» («везир») – происходил напрямую от аналогичного персидского титула «вазирг» эпохи правления Сасанидов. Высокопоставленные государственные деятели иранского происхождения занимали самые ответственные посты и управляли халифатом в духе великих царей Эраншахра. Именно в период правления Аббасидов арабский государственный порядок окончательно слился с многообразным наследием Древнего Востока в нечто новое – исламскую цивилизацию. Арабский правящий слой на равноправной основе с новообращенными в ислам народами вошел в великую мусульманскую общину верующих – «умму».

Непреходящим вкладом арабов в эту исламскую цивилизацию стали арабский язык, как общий язык народов новой мировой державы, и фундамент единого, исламского права. Беспрекословное следование Священному Корану и неприкосновенность его текста стали важнейшей причиной того, что литературный арабский язык на протяжении более чем четырнадцати веков сохранился почти в своем первозданном виде – уникальный случай среди живых языков в истории мировой культуры. Хотя лишь каждый пятый мусульманин в мире считает арабский своим родным языком, знание языка Корана по сей день имеет широкое распространение в исламском мире. Подавляющее большинство мусульманских народов – от Судана до Малайзии – пользуется арабской письменностью. Хотя в кодификации исламского шариатского права принимали участие не только этнические арабы, этот шедевр юридической науки, не уступающий ни