Могущество Ничто - Александра Давид-Неэль

— Нет.

Мунпа страшно не хотел, чтобы его работодатель узнал, что его арестовали. Дело не в том, что парня сильно огорчал факт пребывания в тюрьме. Тибетца приводило в ярость то, что он позволил китайцам себя одолеть и угодил в западню. В то время как китайцы смотрят свысока на дикарей, живущих в закопченных палатках, тибетцы относятся к ним с не меньшим презрением. Оно выражается в словах, ярко иллюстрирующих психологию дрокпа: «Все китайцы — воры», а также: «Они способны на разбой».

Тибетцы признают бесспорное превосходство джагпа, грабителя караванов и героя дерзких набегов, искусного наездника и меткого стрелка, чьи пули редко не попадают в цель, над кума, хитрым вором-пройдохой, как правило, лишенным отваги. Кума действует под покровом тьмы, а фигура джагпа, гнин то чемпо[42] окружена солнечным ореолом. Хотя Мунпа был трапа и принадлежал к духовенству, он чувствовал, что способен стать джагпа, во всяком случае хранил в одном из уголков своего сердца тайное восхищение перед этими лучшими представителями своего племени.

Отзывчивый босяк, заговоривший с Мунпа, расстроился, дважды услышав отрицательный ответ.

— Не ел… без друзей, — пробормотал он, а затем принялся утешать товарища по несчастью: — Завтра утром придет хэшан[43]. Это его день. Он будет раздавать хлеб, рнс и, может быть, что-то еще. Подойди к нему, как только он переступит порог, и поговори с ним. Это монах из монастыря, настоятель которого — влиятельный человек; судья его послушает, если он попросит тебя отпустить. Попроси хэшана замолвить за тебя слово у своего настоятеля.

Мунгпа поблагодарил заключенного за совет и пообещал им воспользоваться в урочный час; затем, по-прежнему на пустой желудок, он растянулся в одном из уголков камеры на полу и благодаря счастливой способности простых людей и животных засыпать, когда им нечего делать, вскоре уснул, позабыв о своих невзгодах.

Монаху-посланцу крупного монастыря школы чань[44] призванному раздавать подаяния, было дозволено входить в помещения, где содержались заключенные. В разгар утра один из тюремных надзирателей распахнул перед ним дверь камеры, где находился Мунпа. Тибетец, проснувшись на рассвете, ожидал прихода хэшана и собирался броситься к нему, как только тот появится, однако изумление, граничившее с оторопью, парализовало Мунпа при виде медленно шествующей группы. Хэшан с двумя мальчиками-служками по бокам, которые несли еду для раздачи, в точности являл собой комический персонаж театральных представлений, разыгрываемых тибетскими ламами.

Этот забавный персонаж напоминает о прославленном философском диспуте, состоявшемся в Тибете в эпоху правления Тисрондэцан (он родился в 641 г.) между китайским монахом, исповедовавшим учение «недеяния» и Камалашилой, индийским Учителем, приверженцем тантрического буддизма. После чтения летописей, относящихся к этому событию, можно прийти к заключению, что учение, изложенное китайцем, значительно превосходило в духовном отношении доктрину, за которую ратовал Камалашила, но оно не отвечало интересам монарха, наблюдавшего за этим спором, а также не пришлось по вкусу слушателям, и Камалашила был признан победителем. Китаец же с несколькими учениками вернулся в Китай.

Этого непонятого философа высмеивают в тибетских гомпа с незапамятных времен. Во время ежегодного театрального представления его роль исполняет актер, одетый в китайское платье золотистого цвета, в большой маске, изображающей неестественно широкое плоское желтое лицо с глуповато-благодушной улыбкой. Хэшана сопровождают полдюжины маленьких мальчиков-учеников, его миниатюрных копий; они держат в руках кадила и время от времени покачивают ими перед лицом Учителя. Эти невозмутимые маски с застывшим на них комичным выражением неизменно вызывают у зрителей безудержный смех.

Мунпа не раз оказывался в числе последних; завидев живописную группу китайцев, словно сошедших с подмостков тибетского фарса, он разразился звонким смехом.

Все заключенные воззрились на него с удивлением и недоумением. Монах же сохранял подобающее ему показное бесстрастие, еще больше усугублявшее его сходство с хэшанем, над которым потешаются тибетские простолюдины; между тем двое его юных спутников таращили на весельчака глаза, в то время как подрагивание их губ свидетельствовало о том, что они с трудом удерживаются от смеха.

Мунпа тотчас же понял, насколько неприлично его поведение, и испугался, что оскорбленный китаец лишит его подачки, на которую он рассчитывал. Проявив недюжинную находчивость, он подошел к монаху и объяснил:

— Это от радости при виде пищи. Я ничего не ел уже два дня.

Разжалобили ли монаха эти слова? Не показав вида, он налил миску супа, положил сверху большую лепешку и протянул все это Мунпа.

— У тебя нет никаких родственников или друзей в Ланьду? — спросил хэшан. — Я мог бы им сообщить, что ты здесь. Тебе принесли бы еду.

— У меня никого нет, — ответил Мунпа,

— Ты — сифань, — констатировал хошап.

В обращении сифань в устах китайцев пет ничего приятного: оно распространяется на обитателей диких мест, то бишь варваров.

— Я — тибетец, — возразил молодой человек. — Лама, — прибавил он, подразумевая под этим титулом, как водится в быту, всех представителей тибетского духовенства[45].

Слово «лама», похоже, вызвало у невозмутимого хэшана некоторый интерес.

— К какому сроку приговорил тебя судья? — спросил он.

— Я еще не видел судью и не знаю, что он решит, — ответил Мунпа.

Видя, что монах отвернулся от него и собирается раздавать подаяния, он отважился попросить:

— У меня есть небольшой слиток серебра; если бы я мог обменять его на тонгсе[46], то купил бы завтра что-нибудь съестное у лоточников, приходящих в тюремный двор.

— Давай слиток, — коротко приказал хэшан, указывая на одного из своих помощников, уже протягивавшего Мунпа руку.

Ночью, ввиду возможного обмена, тибетец отделил от своих сбережений самый маленький из слитков. Он отдал его юному монашку и громко, чтобы все слышали, заявил с жалобным вздохом:

— Это все, что у меня осталось.

— Завтра утром ты получишь еду и тонгсе, — сказал монах, вручая Мунпа дополнительную лепешку.

Затем хэшан занялся раздачей подаяний, после чего удалился с чопорным и важным видом; за ним следовали сопровождавшие его мальчишки с пустыми корзинами, стараясь шествовать столь же степенно, как он.

— Ну вот, видишь, я дал тебе дельный совет, — заметил заключенный, говоривший до этого с Мунпа. — Хэшан обещал замолвить за тебя слово перед своим настоятелем?..

— Он не сказал ничего подобного.

— Не беда; возможно, он с ним поговорит. Его монастырь Высочайшей Мудрости и Абсолютного Покоя расположен на другом берегу реки. Когда выйдешь отсюда, тебе надо будет туда сходить. Там тебе помогут, раз ты тоже что-то вроде хэшана в своих родных краях. Я слышал, как ты это сказал.

— Это так, — подтвердил Мунпа.

— Вот еще один дельный совет, который