Могущество Ничто - Александра Давид-Неэль

кресле возле маленького столика, в светлой комнате со стенами, расписанными фресками. Все вокруг было необычайно чистым, простым, удобным, но лишенным роскоши, и свидетельствовало о полном отсутствии позерства и театральности.

Бесстрастное без морщин лицо китайца, смотревшего на юношу, не выражало ни дружелюбия, ни враждебности, ни презрения, ни интереса: оно напоминало глухую стену без единого отверстия, надежно скрывавшую хранившуюся за ней тайну. Мунпа было не по себе от этого устремленного на него тяжелого пристального взгляда. Какие вопросы собирался задать ему Настоятель? Как подобало обосновать свои поступки?

— У тебя на родине остался гуру, — наконец произнес китайский Учитель. — По твоим словам, он преподает теории «великой пустоты» и «недеяния». Эрлуа правильно тебя понял? Расскажи мне об учении твоего Наставника.

Мунпа ожидал любых вопросов, кроме этого. Он был озадачен.

— Я… я всего лишь слуга святого отшельника, — пролепетал он. — Он еще не счел меня достойным посвящения в его учение. Я только передал эрлуа то, что слышал из разговоров учеников.

Настоятель промолчал. Он по-прежнему оставался неподвижным, и теперь его глаза как бы «смотрели внутрь» — Мунца уже видел подобный странный взгляд у Гьялва Одзэра во время медитаций.

— Ты собираешься вернуться к своему Учителю? — спросил наконец китаец после долгой паузы.

Мунпа почувствовал, что не может солгать вопрошавшему его истукану.

— Мой Учитель умер, — тихо произнес он.

Но стоило юноше произнести эти слова, как он затрепетал. Что он сказал? Разве это правда? Неужели Гьялва Одзэр мертв? Конечно, нет. Он на время оставил свое тело и лишь ждал возвращения бирюзы, чтобы туда вернуться. Разве он, Мунпа, не видел отшельника своими глазами в конце первого дня пути по следам Лобзанга? Сказать, что гомчен умер, значило произнести кощунственную ложь. Мунпа спохватился и сказал:

— Он не умер… я не знаю… он жив… Он живет как-то иначе… Не знаю…

Мунпа произнес эти слова нечетко, почти неразборчиво.

Настоятель оставался по-прежнему невозмутимым. Пауза затягивалась, и эта тишина страшно тяготила Мунпа. Он привык к молчанию Одзэра, по молчание китайца было другим, иного рода. Молодой человек больше чувствовал себя «па допросе» перед этими безмолвными устами и глазами, обращенными не на него, а глядящими «внутрь», чем если бы его настойчиво осыпали вопросами.

Всякое сопротивление было бессмысленно. Мунпа, не вполне осознавая, что он говорит, вещая как бы во сне, полностью отчитался перед Настоятелем в том, что с ним приключалось: как он вернулся в скит Одзэра после сбора продуктов у дрокпа, как обнаружил убитого гомчена и табакерку, выдавшую убийцу. А также о том, как он поспешно исполнил последний долг перед Учителем, не сомневаясь, что быстро схватит убийцу и отдаст его па расправу дрокпа.

Молодой человек поведал о своем разочаровании, когда он не нашел Лобзанга в его родном стойбище, о бесплодных поисках и об их бесславном завершении в лавке некоего торговца…

И тут Мунпа замолчал. Внезапно он понял, что этот рассказ не удовлетворяет Настоятеля, подвергшего его безмолвному допросу. Очевидно, следовало растолковать ему, почему он сомневается в смерти своего Учителя. Разве он уже не говорил, что не знает, умер тот или нет, что он живет как-то иначе?.. Мунпа произнес именно эти слова я застывший в кресле китаец, «глядя внутрь», ждал, что собеседник разъяснит ему их смысл. К тому же эрлуа наверняка передал Настоятелю то, что рассказал Мунпа об украденном ковчежце… Как же быть?

Мунпа был в смятении; он чувствовал себя как птица, попавшая в ловушку и тщетно машущая крыльями, или как заблудившийся путник, угодивший в цепкие объятия зыбучих песков, грозящих его проглотить. Он готов был завыть от отчаяния. Молодой человек простерся ниц и закончил свой рассказ. Он поведал о бирюзе, некогда принесенной нагом, которая с незапамятных времен хранилась в ковчежце, передававшемся из рук в руки преемниками великого Гьялва Одзэра. Юноша сказал, что верит, будто «жизнь» его Учителя связана со сверхъестественным камнем, и убежден, что гомчен выйдет из состояния мнимой смерти, когда ему вернут бирюзу; он также заявил о своей непоколебимой решимости отыскать сокровище и вернуть его в скит, на высокогорные пастбища Цо Ньонпо. Запинаясь, Мунпа рассказал о своем видении в конце первого для пути в поисках убийцы Лобзанга. Разве он не видел отчетливо в темноте высокую фигуру Учителя, окруженную сияющим ореолом, и не ощущал прикосновение рук Одзэра, возложенных на его голову в знак благословения и одобрения? Да, его Учитель жив, но он жил иначе, и его лишенное «жизни» тело ждало своего часа в скиту, застыв на сиденье для медитации. Он, Мунпа, должен был принести туда бирюзу…

Измученный дрокпа продолжал лежать на полу у ног Настоятеля, который даже не шелохнулся на протяжении его долгого и сбивчивого рассказа.

— Вставай и возвращайся к себе, — приказал тот.

— Что мне следует делать? — робко спросил Мулла.

— Ничего, — ответил Настоятель. — Смотри на стену.

Едва уловимым, но повелительным жестом, сила которого встряхнула и подняла распростертого сифаня, китаец отпустил его.

Мунпа, шатаясь, вернулся в свою келью, куда молодой монах, воплощенная пародия на ученика хэшана из театральных представлений тибетских гомпа, принес ему лепешку и маленькую чашку бледного чая. Но у Мунпа уже не было желания потешаться над видом паренька. Он съел лепешку, выпил чай и уставился в стену перед собой.

В ту ночь юноша спал без задних ног; треволнения минувшего дня настолько измотали его, что всякая умственная деятельность в его голове прекратилась, и он даже не видел слов.

Следующий день тянулся медленно и тоскливо. Мунпа получил традиционную утреннюю лепешку, безвкусный чай и две скудные порции риса с солеными овощами.

Между тем явился врач, объявивший, что это его последний визит. Он высказал свое удовлетворение тем, как быстро заживают рапы у его пациента, и оставил Мунпа баночку мази, чтобы тот продолжал самостоятельно обрабатывать больные места.

Затем тибетец, приученный беспрекословно повиноваться распоряжениям гypy (он относился к Настоятелю как к своего рода духовному Учителю), продолжал рассматривать стену в своей келье.

Он предавался этому созерцанию день, другой, третий. Мунпа знал, хотя никогда не занимался этой практикой, что некоторые тибетские Учителя приказывают своим ученикам медитировать, глядя на какой-нибудь определенный предмет, голую поверхность скалы либо ясное безоблачное небо: он слышал, что подобный способ приводит к поразительным результатам. Порой самым усердным ученикам являются боги, происходят и другие чудеса. Однако созерцание обычных комнатных стен, по его мнению, вряд ли было способно вызвать такие последствия. На настенных фресках было изображено множество различных сцен, эпизодов повседневной жизни или вымышленных историй с участием сказочных существ. Персонажи