Могущество Ничто - Александра Давид-Неэль

Мунпа понял, на что тот намекает, разломил дополнительную лепешку, полученную от монаха, и протянул половину услужливому советчику, поспешившему съесть угощение, отойдя в сторону.

Наутро один из надзирателей протянул Мунпа большую горсть тонгсе.

«Сколько же он прикарманил?» — подумал тибетец, завернув деньги в старый лоскут и сунув его в свой ампаг. Тем не менее, зная местные обычаи, он преподнес тюремщику несколько мелких монет в знак благодарности за оказанную услугу.

На этом отношения трапа с собратом по вере, китайским хэшанем, закончились. Монах снова пришел на следующей неделе, раздал милостыню и не обратил на тибетца никакого внимания, даже когда его помощник-монашек протянул тому миску супа и лепешку.

Между тем благодаря тонгсе Мунпа начал понемногу есть, что было для него подспорьем, но он плохо спал, по-прежнему опасаясь, как бы эти «хитрые китайские жулики» не украли у него сбережения, ведь все теперь знали, что он при деньгах. Этот запас тоже должен был вскоре иссякнуть: сколько же еще времени могло продлиться его заточение?..

Молодой человек попробовал мысленно обратиться к своему Учителю и попросить его о помощи. Разве не ради него, не из преданности гомчену он ушел из Цо Ньонно, отправившись па поиски бирюзы и ее похитителя, поиски, которые не принесли ему ничего, кроме неприятностей и разочаровании? Однако страстные мольбы Мунпа не встретили никакого отклика за пределами грязных тюремных стен: Гьялва Одзэр как будто исчез из подвластного нашим чувствам мира.

Наконец через три недели после ареста Мунпа хэшан объявил:

— Наш эрлуа[47] заступился за вас перед секретарем судьи. Послезавтра вы сможете отсюда выйти.

Но на следующее утро надзиратель известил заключенных о том, что они должны немедленно предстать перед судьей; их привязали одни к другому и повели в ямынь строем.

Сначала туда явились истцы с жалобами, и солдаты-полицейские начали записывать их показания. Судья слушал безо всякого интереса, небрежно приговаривая мелких преступников, стоявших на коленях перед его крестом, к тюремному заключению или битью палками. Когда настал черед Мунпа, тот попытался объяснить, что с ним приключилось, но судья, торопившийся уйти, не стал его слушать.

— Десять ударов, — коротко распорядился он, — и сифань может быть свободен.

С этими словами он покинул зал суда.

Солдаты повели сифаня во двор, где уже ждали своей участи несколько таких же бедолаг, дрожавших при виде тяжеловесных дубин, готовых обрушиться на их спины. Мунпа так и не удалось вставить хотя бы слово в свое оправдание.

Расправа оказалась короткой: с осужденного сорвали одежду, бросили его на землю ничком, и китайское «правосудие» в лице двух дюжих равнодушных палачей исполосовало ему всю спину и бедра.

Тибетца пнули в знак того, что он может встать, Мунпа, весь в крови, поднял свою одежду, валявшуюся на мощенном плиткой тротуаре, опоясывавшем двор. Солдат вытолкнул его из ямыня со словами:

— Проваливай!

Бывший заключенный оказался на улице и на воле.

ГЛАВА IV

Он выпил одну за другой несколько чашек китайского чая, который кажется отвратительно пресным и тошнотворным тибетцам, привыкшим к черноватому, долго кипевшему чайному отвару, приправленному маслом, солью и содой, а затем, превозмогая боль, которую причиняла ему поясница, превращенная в сплошную рану, почувствовал, что пустой желудок требует отдать ему должное. Благоразумно решив внять зову плоти, Мунпа заказал момо[48] с жидкой лапшой и, пока ему готовили еду, стал обдумывать свое положение.

Несомненно, все случившееся было происками бесов, чинивших препятствия его замыслам. Кто еще мог противодействовать похвальным усилиям преданного ученика, стремившегося помочь своему Учителю, отомстить за него и вернуть его к жизни?.. Враждебные Одзэру, не до конца укрощенные им демоны, мстившие за то, что гомчен пытался подчинить их своей воле! Они боялись, что если бирюза опять попадет к Одзэру, то отшельник воскреснет и снова обретет силу, которой они уже не могли бы противостоять. Да-да, именно так, думал чудовищно истерзанный Мунпа, сидя на узкой и шаткой трактирной скамье перед чашкой чая; он качал головой, довольный собственной проницательностью, о которой свидетельствовала сочиненная им история. Юноша не стал развивать свой вымысел, а также размышлять о том, как расстроить козни дьявольских врагов, пока что у него не было на это сил. Он решил заняться этим после трапезы.

И тут официант принес ему еду. Мунпа жадно проглотил дюжину превосходных момо, осушил две большие миски жидкой лапши, запил все это изрядной порцией водки и почувствовал себя лучше. Разумеется, лучше, но недостаточно хорошо, чтобы обрести способность строить толковые планы действий, в его тяжелой пылающей голове еще недостаточно прояснилось. Он нуждался в отдыхе, тишине и, возможно, в дополнительном небольшом количестве водки, а также ему надо было побыть одному.

— Есть ли поблизости постоялый двор? — спросил дрокпа у обслуживавшего его официанта.

— В двух шагах отсюда, за углом, налево от выхода, — ответил тот.

Мунпа расплатился за еду, прибавив, как положено, небольшое вознаграждение для официанта, и вышел из трактира, стараясь держаться прямо, чтобы походка не выдавала плачевного и позорного состояния его спины. Ему надлежало смазать раны сливочным маслом[49], но окрестные лавочники отвечали, что у них его нет: китайцы не употребляют этот продукт.

Как и сказал Мунпа официант, ворота постоялого двора выходили на соседнюю улицу. Это заведение, не будучи первоклассной гостиницей, в должной мере отвечало представлениям простых китайцев о комфорте. Одноэтажные глинобитные строения окружали просторный двор с трех сторон, а четвертая, задняя сторона была отведена под конюшни. В этих зданиях располагались комнаты разных размеров с одним или двумя кангами[50], в зависимости от величины номера. Мунпа выбрал маленькую каморку, заявив хозяину гостиницы, что хочет остаться одни. Заплатив вперед, так как у него не было никаких вещей, он попросил, чтобы ему принесли стакан водки.

Одежда из плотного грубого сукна, затвердевшая от крови, которую она впитала, царапала свежие раны бедного дрокпа, причиняя ему ужасные