Морской царь - Евгений Иванович Таганов

сражений я не потерпел ни одного поражения. Они даже объявили, что, может быть, не я, а Гурхан Таблай должен быть моим младшим союзником. И что это мы должны требовать у вас войска и повозок с зерном…

По мере того как послу переводили эти слова, щёки и лоб Удагана наливались бурым цветом. Присутствующие воеводы от такого поворота переговоров сидели замерев, боясь пропустить хоть слово или жест.

— Им нужны более весомые доказательства того, что наша орда должна подчиняться Тюргешскому гурханству. — Рыбья Кровь был само сожаление и печаль. — Не может ли посол дать нам такие доказательства?

— Когда сюда придёт тридцать тысяч мечей, тогда вы узнаете на себе наши доказательства, — грозно проговорил бек.

В шатре воцарилось молчание. Дарник почтительно ждал, что посол скажет ещё, Удаган же переводил гневный взгляд с одного воеводы на другого.

— Мне очень жаль огорчать высокого посла, и я хотел бы, чтобы наши совместные усилия не прошли даром, а закончились чем-то полезным и важным.

— Я тоже этого хотел бы, — с трудом выдавил из себя Удаган, глядя на раскрытый перед ним сундук с недоступным теперь серебром.

— В наших западных степях, когда два народа не хотят воевать, но желают показать своё превосходство, назначается судебный поединок. Сходятся два лучших воина, и тот, кому благоволят боги и Вечное Небо, побеждает, и это решает все споры. Но посылать за лучшим тюргешским воином за две тысячи вёрст на восток мне кажется не слишком разумным. Согласен ли с этим посол?

Посол был с этим согласен.

— К тому же силу войска никогда не определяет один богатырь. Его определяют много богатырей. Разве не так?

Удаган, как заворожённый, слушал перевод слов Дарника, кивком подтверждая их правоту.

— Самым верным решением, на мой взгляд, был бы поединок тысячи тюргешских воинов с тысячью наших воинов. Тогда никто бы не сомневался, чьи воины лучше.

Посол не отвечал, ожидая продолжения.

— Но мне кажется, и сто воинов с каждой из сторон могли бы решить этот спор.

В шатре повисла ещё более напряжённая тишина.

— Согласен ли великий посол передать Гурхану Таблаю это предложение?

— Да, я могу передать Гурхану Таблаю это предложение, но я очень хорошо знаю, каков будет его ответ, — словно опомнившись, сердито пророкотал Удаган.

— Боюсь, посол не учитывает одного обстоятельства. Поход большого войска за тысячи вёрст всегда связан с тяжёлыми расходами, и отвлечь войско от других врагов тоже не всегда разумно. Гораздо проще послать новое расширенное посольство из тысячи воинов и выделить из него сотню самых лучших батыров. Гурхан Таблай со своими беками и тудунами могут решить и так и так. Разве нет?

— Как они решат, так и будет. — Удаган тяжело поднялся со своего места, показывая, что переговоры закончены.

— А ведь наш договор можно ведь подписать прямо и сейчас, — вдогонку ему произнёс Рыбья Кровь.

Посол остановился и уставился на ромея-толмача, словно не веря его переводу.

— Мы можем устроить поединок двадцати твоих лучших воинов против двадцати моих. Двести воинов твоего посольства сильны, выносливы и закалены трудной зимней дорогой. Выбрать из них двадцать человек не составит труда. Если они выиграют, то увезут в Суяб подписанный договор. Если проиграют, то это будет мелкий проигрыш, который Великого Гурхана ни к чему не обяжет. Он сам решит присылать к нам тысячу или тридцать тысяч воинов. Я думаю, Гурхан может упрекнуть великого посла, что он не дал отважным воинам своего посольства проявить настоящее тюргешское молодечество.

Дарник действовал почти наверняка. Как бы Удаган ни старался, но скрыть всё сказанное здесь, в Дарполе, у него не получится, а за долгую дорогу это неизбежно распространится и среди воинов посольства. А увезти с собой сундук с серебром и великолепный договор о подчинённости дальних земель ой как хочется!

— Я подумаю и дам ответ завтра.

Едва посольство удалилось, как советники пришли в крайнее возбуждение.

— А если они согласятся?

— До смерти или только до первой крови?

— И как мы выбирать будем эту ватагу?

— Зачем людей терять, если сам говоришь, что победа не будет иметь значения?

Как князь и предполагал, тюргеши согласились, но пошли долгие споры о правилах поединка. Пеше тюргеши сражаться не желали, только конно и в тяжёлых доспехах для всадника и коня. Рыбья Кровь не возражал, полных конных броней у них хватало с учётом трофейных лат хемодцев на две катафрактных сотни. От мечей и клевцов тюргеши отказались, предпочли малые железные булавы без шипов. Согласились и на второе оружие: нож или кинжал в одну пядь — вдруг потеряют булаву, просто бороться в тяжёлых доспехах будет выглядеть смешно и нелепо. А как определить общую победу? Почему бы не дать, как в настоящем сражении, кому-то спастись бегством? Поэтому надо просто очертить место, за пределами которого поединок прекращается.

Ещё день понадобился, чтобы перевезти на правый берег двадцать тюргешских поединщиков с их боевыми конями и сорок тюргешей-зрителей, на чём особо настаивал Дарник, желая, чтобы было больше свидетелей и с противной стороны.

Весь Дарполь и ставка пребывали в крайнем возбуждении. К удивлению князя, охотников биться насмерть с тюргешами вызвалось предостаточно. Правда, кутигурских и лурских крепышей пришлось сразу отставить в сторонку, навыков биться в катафрактных доспехах у них не было никаких. Отобрали четырнадцать словен, четырёх ромеев и двух хазар. Все поединщики помнили недавние слова Дарника о неуважении к ничтожным хвастунам, поэтому из кожи вон лезли, чтобы доказать свою отвагу и умение.

Увы, далеко не все из них имели должную подготовку, а те, кто имел, никогда в настоящем сражении, кроме ромеев, не участвовали. Однако князя беспокоили больше не люди, а кони. Испугавшись общей сшибки, они могли утащить всадников прочь. Тогда как тюргешские скакуны, по словам Калчу, были обучены кусать и лягать лошадей противника.

— Тут уж ничего не поделаешь: как будет, так будет, — рассудил сотский Радим, именно ему предстояло возглавить ватагу дарникцев. — Думаю, всё так сразу смешается, что коням просто не будет куда убегать. Я сам не собираюсь долго сидеть в седле. Стоя на земле, гораздо удобнее подрубать конские ноги, хотя бы и булавой.

Новые сомнения возникли, когда увидели чужих поединщиков: коренастых, толсторуких, бесстрастных. Кони их были не столь высоки, сколь массивны и ширококостны. Вот кого зерном приходится откармливать, подумал князь. Конный доспех из нашитых на войлочную основу сдвоенных