Морской царь - Евгений Иванович Таганов

кожаных полос закрывал их от головы до колен. Сами всадники одеты были в войлочные халаты, под которыми видны были железные пластинчатые брони. Со стальных шлемов свисали войлочные бармы, застёгивающиеся под подбородком. При среднем росте непропорционально длинный торс превращал их в седле в настоящих великанов. Лёгкие движения показывали, что им вполне привычно и удобно в своих доспехах, чего нельзя было сказать, глядя на катафрактов, неловко перемещавшихся в своём железе. Половина дарпольцев отдала предпочтение трофейным хемодским латам из белого металла, что, впрочем, не прибавило им быстроты. Словенские поединщики помимо локтевого щита ещё надели на левую кисть кулачную скобу, на которую тюргешские проверяльщики не обратили внимания: наверно, никогда не видели, как этой скобой раскалываются щиты и железные шлемы.

При последних приготовлениях Дарник обратился к катафрактам с напутствием:

— Когда поскачете на них, пусть четверо чуть отстанут. Быстро двадцать человек шестнадцать не опрокинут, зато четверо в запасе помогут там, где окажется слабина. Больше бейте по коленям, а их лошадям по головам и помните наше золотое правило «двое на одного».

Вместе с Радимом они назначили четверых для второй линии, а в центре первой линии выставили самых могучих бойцов, которые на короткое время могли выстоять каждый против двоих противников.

Чётко выстроившийся строй тюргешей указывал на их отменную выучку. Надеяться оставалось лишь на упрямую словенскую стойкость в бою.

Удар молотом в било — и две ватаги всадников ринулись друг на друга. Исполняя княжеское распоряжение, четверо катафрактов чуть поотстали. Сшибка трёх дюжин конников, каждый из которых по весу вдвое превосходил обычного всадника, прозвучала как грохот упавшей в воду скалы. От удара грудь в грудь пятеро катафрактов вылетели из седла, ещё трое рухнули вместе с конями. Тюргешские кони лишь кое-где присели, но устояли. Трое из тюргешей прорвались сквозь строй катафрактов, но были тут же смяты запасной катафрактной четвёркой. Удары малыми, достаточно лёгкими булавами следовали с неуловимой быстротой. Лошадей тоже не жалела ни та ни другая сторона, с жалобным ржанием-криком великолепные кони взвивались на дыбы, шарахались в сторону и тяжело падали на землю. Вот уже замертво полегли пятнадцать катафрактов и только десять тюргешей. Казалось, что победа чужаков неизбежна. Лишь шесть лошадей, сбросив всадников, выбрались из этой мясодробилки и были пойманы далеко от ристалища, все остальные вскоре лежали на земле мёртвые и тяжелораненые. Несколько человек всё же смогли выбраться из-под придавивших их коней и встали на ноги. И здесь чаши весов качнулись в обратную сторону — к пешим поединкам словене и ромеи были подготовлены лучше степняков. Вспомнили и золотое правило — раз за разом спешенные тюргеши получали неожиданные удары по спине или затылку совсем не от того, с кем рубились. Малый локтевой щит дарпольцев имел то преимущество, что им тоже можно было наносить удары, вернее, кулачной скобой, выглядывавшей из-за кромки щита, в отличие от круглых щитов тюргешей, которыми те лишь закрывались. А если ещё добавить пинок сапогом, или подсечку ногой, или локтем в лицо!

Сперва против четверых катафрактов на ногах оставалось семеро тергешей. Яростный обмен ударами — и против одного уцелевшего тюргеша уже трое катафрактов. Возникла небольшая заминка: с трёх сторон обступив степного батыра, катафракты замерли, прикидывая, как без урона для себя справиться с последним противником. Один из раненых тюргешей попытался прийти ему на помощь и почти поднялся на ноги, когда Радим кулачной скобой проломил ему лицо едва не до затылка.

Дарник сделал знак распорядителю, и тот приложился молотом к билу. Схватка была закончена. Зрители, усыпавшие городской вал, молчали, потрясённые зрелищем беспощадного смертоубийства. Двое катафрактов, державшиеся лишь на силе воли, тяжело опустились на землю. Тюргеш и Радим с булавами продолжали стоять, кровожадно оглядывались вокруг, с трудом возвращаясь к мирной действительности.

На ристалище высыпали сотоварищи поединщиков. Поначалу казалось, что все лежавшие мертвы, но вот одного стали поднимать, другого… Хорошо, что не было секир и мечей, подумал Дарник. От булав смерть была не такой отталкивающей. Притом треть бойцов всё же были живы, с перебитыми рёбрами, руками и ногами, но живы, спасли крепкие доспехи.

— Ваши воины допустили хитрость: ударили в две линии, а не в одну, — сердито высказался Удаган. — В настоящем бою с луками и копьями победа была бы за нами.

Князь с ним не спорил. Прямо на ристалище выдал четыре серебряных фалеры оставшимся на ногах поединщикам, включая тюргешского молодца.

Не очень понятно было, что делать с ранеными тюргешами. Для дальней обратной дороги годился лишь тот, кто остался на ногах, двое еле дышали, ещё трое нуждались в усиленном лечении. Сначала Удаган наотрез отказывался оставлять их в Дарполе, мол, лучше он их сам похоронит по дороге, но потом, видя, как одинаково хлопочут над всеми ранеными дарпольские лекари, чуть смягчился и лишь попросил, чтобы князьтархан взамен послал вместе с ними своё посольство. Всем было ясно, что тюргешам нужны не столько послы, сколько заложники за оставляемых в Дарполе раненых. Тем не менее желающие отправиться посмотреть далёкий Суяб среди дарпольцев тоже нашлись.

Посоветовавшись с воеводами, Рыбья Кровь отобрал пятерых: двоих словен, двоих хазар и одного ромея. Достался Удагану и сундук с серебряной посудой, разумеется, не в качестве малой дани, а в виде простого ответного подарка. Ведь высокородный посол хочет подарить князьтархану толмача-ромея, не так ли? Верный своему правилу: никогда не унижать проигравшего, — Рыбья Кровь продолжал вполне искренне изображать радушного и предупредительного хозяина, и Удагану ничего не оставалось, как во всём соглашаться с ним. Вернули тюргешам также оружие и доспехи погибших поединщиков. Их вместе с телами катафрактов сожгли на общем погребальном костре, что тоже свидетельствовало, что никто здесь не делит славных бойцов на своих и чужих.

Через два дня, получив от Дарника послание к гурхану на ромейском языке, тюргешское посольство вместе с дарпольской пятёркой послов-заложников двинулось в обратный путь на восток, оставив после себя большую тревогу.

Полнее всех эти опасения выразил на Ближнем Круге Корней:

— Если рядовые охранники у них так сражаются, то каковы тогда их лучшие воины?

— Точно такие же, — успокоил советников Рыбья Кровь. — Неужели вы думаете, что за две тысячи вёрст зимой отправляют обыкновенных воинов? Лучших и отправляют. Зато теперь мы знаем, чего от них ждать.

— А что ты написал гурхану? — задала не менее важный вопрос Калчу, она теперь всегда присутствовала на всех советах и в Дарполе, и в ставке.

— Написал, что у нас малое, но