Дорога Токайдо - Лючия Сен-Клер Робсон

для письма в глиняной вазе, уже заполненной подобными подношениями. Влюбленные всей округи и соединившие в дороге сердца люди не хотели, чтобы кисти, которые перенесли на бумагу их сокровенные тайны, выводили еще что-то после строк любви. Пусть лучше священники сожгут их из уважения к выполненной ими службе.

Ветер раздувал куртки и хакама Кошечки и Хансиро.

Они долго смотрели с выступа скалы на спокойную воду озера, синевшего далеко внизу. Лодки, качавшиеся на мелких волнах, казались игрушечными корабликами в лохани для стирки белья.

— Трудно представить там бурю, — сказала Кошечка.

Она вспомнила легенду о женщине, страстно влюбившейся в монаха. Тот пообещал влюбленной, что уступит ее желаниям, если она семь ночей подряд будет переплывать озеро Бива в бочке, гребя одним веслом.

Хансиро понял, о чем думает его любимая. Героиня старого предания почти добилась своего, но на седьмую ночь внезапно началась сильная буря, которая утопила бочку вместе с отважной красавицей. Местные жители уверяли, что в каждую годовщину ее смерти озеро Бива бушует. Кошечка опасалась, что тоже может погибнуть, не достигнув цели.

— Сеть неба груба, и ее ячеи широки, но рано или поздно в нее попадает все. Кира будет наказан, — сказал воин из Тосы.

— Боюсь, что я пытаюсь поймать луну в воде, — отозвалась Кошечка.

ГЛАВА 68

Злые звезды

Кошечка, Касанэ, Хансиро и Синтаро миновали высокий перевал, вздымавшийся в небо за Оцу. Спускаясь по склону горы, они стали различать над густыми сомкнутыми кронами деревьев силуэты черепичных крыш загородных особняков и храмов. Вскоре их взглядам стал время от времени открываться город, расположенный в котловине среди окружавших ее гор. Но только когда четверо путников вступили на длинную дугу моста Сандзё, они ощутили все великолепие девятисотлетней столицы империи, города мира и покоя — Киото.

На мосту теснились прохожие. Паланкин знатной дамы сопровождала процессия роскошно одетых женщин свиты. Дамы держали в руках желтые бумажные зонты одного цвета с раздуваемыми ветром кисейными занавесками носилок госпожи. Прошла группа поющих монахинь в белых шарфах, прикрывавших бритые головы. Под звон колокольчиков, украшавших яркую сбрую коня, проскакал галопом всадник-самурай. Торговцы и носильщики грузов и каго низко кланялись, когда он проезжал мимо них.

Утки и гуси во множестве плавали по реке Камо, лавируя между грузовыми баржами и прогулочными лодками. Ниже по течению в струях реки покачивались длинные полосы алого шелка. Красильщики промывали в чистой воде свой товар. Между берегом реки и горной Хиэй с ее широко известным скоплением храмов не было ни клочка свободной земли, повсюду виднелись только плоские черепичные крыши.

По другую сторону моста дорога Токайдо сливалась с улицей Сандзё — Третьей улицей — широким бульваром, состоявшим из трех частей, которые пересекали весь прямоугольник Киото с востока на запад. К северу от Третьей улицы располагалась огромная, обнесенная высокими стенами территория императорского дворца.

— До чего здесь тесно! Дома жмутся друг к другу, как лягушачьи икринки! — ахала Касанэ.

— Хансиро-сан, вы не знаете дорогу в Симабару? — Судя по тому, что Кошечка слышала об Оёси, его будет легче всего найти в веселом квартале.

— Возможно, мне удастся ее отыскать, — ответил Хансиро с невинным видом, и Кошечка искоса бросила на него лукавый взгляд.

Касанэ и Синтаро пошли искать место для ночлега, а Хансиро и Кошечка зашли в лавку торговца поношенной одеждой в Конопляном переулке у самых восточных ворот Симабары и взяли там напрокат халаты из простого темно-синего узелкового шелка, присовокупив к ним жесткие завязки для воротников — такие носили жители дальних провинций. Подолы халатов были уже, а рукава короче, чем полагалось по моде. Кошечка и Хансиро добавили к этому наряду обмотки из плотной хлопчатобумажной ткани и плащи — из полосатой, которая называлась «трехподкладочной», потому что была такой прочной, что одежда, пошитая из нее, за свой срок службы могла сменить три подкладки.

Влюбленные немного поспорили о том, какие бумажные платки купить, и наконец выбрали недорогие, но приличные. Они хотели выглядеть небогатыми провинциалами, только что приехавшими из Тосы, но не слишком бедными и неотесанными, короче, не такими пентюхами, перед которыми закрываются двери лучших домов веселого квартала.

Войти в публичные дома Симабары было достаточно сложно. Как и в Ёсиваре, посетителям здесь по обычаю сначала полагалось зайти во вводные чайные дома. Там они меняли дорожные костюмы на городские наряды и ожидали провожатых, которые разводили их по домам выбора. Эта процедура занимала много времени, к тому же она ограничивала поле поиска Оёси, потому что каждый из сотен вводных домов поддерживал связь только с одним или двумя веселыми заведениями.

Хансиро понимал, что идти в тот чайный дом, услугами которого он обычно пользовался, нельзя, тамошний хозяин непременно узнает его. Поэтому Хансиро и Кошечка решили «сыграть немых».

В первой попавшейся чайной лавке они переоделись в прокатную одежду, взяли там же широкополые шляпы из осоки и фонарь, на которых черным цветом было крупно выведено название выдавшей их гостиницы, и побрели по кварталу без провожатого, как невежды из провинции, не знающие нравов больших городов.

К тому времени, как скитальцы смешались с толпой посетителей Симабары, наступили сумерки. Слуги неторопливо зажигали фонари, рядами свисавшие с карнизов первых и вторых этажей строений, теснящихся вдоль дороги к домам свиданий. Куртизанки низшего сорта сидели за решетчатыми фасадами мелких домов терпимости, курили маленькие медные трубки и заигрывали с проходившими мимо мужчинами. Женщины прихорашивались или наигрывали на сямисэнах задорные плясовые мотивы.

Кошечка не могла отвести глаз от вечернего парада красок. Прогуливающихся куртизанок высокого класса здесь, как и в Эдо, сопровождали вереницы их горничных, служанок и носильщиц фонарей. Княжна Асано и раньше слышала, что житель Западной столицы, даже умирая от голода, последние гроши истратит на одежду, но только теперь поверила этому: на симабарских таю и их девчонках было наверчено больше сатина, шелка и парчи, чем могла бы предоставить себе жительница востока страны. Нарядные красавицы мелкими шажками пересекали шумные улицы. Их высокие лакированные гэта весело стучали по мостовой.

«Роскошные перья запертых в клетку птиц», — подумала Кошечка. Дни, проведенные в Ёсиваре, казались молодой женщине дурным сном. Это происходило не с ней, а с кем-то другим и в другом измерении. А ведь когда-то судьба куртизанки казалась Кошечке лучшим из всего, на что она могла рассчитывать в жизни. Теперь она была так рада своему избавлению от рабства, что даже не обращала внимания на косые насмешливые взгляды женщин и фырканье маленьких горничных по поводу ее деревенского наряда.

Чем ниже классом был дом терпимости, куда