На лесных тропинках - Ефим Григорьевич Твердов

— Ничего, парень, ты не смыслишь. Погляди, как я на крючок червяка насаживаю. Ты хочешь крючок продеть через голову, а червяк-то после этого сразу умирает. Форели подай живую насадку. Ты червя наживляй за серединку, за междусердечное пространство, тогда наживка не умрет.

Он взял у меня леску, посмотрел на крючок, по-своему перевязал его и, подавая мне, тихо проронил:

— Пробуй, теперь получится.

И я попробовал. Закинул леску ближе к подмывному берегу — форель сразу взяла наживку, я вовремя подсек ее, и у моих ног забилась рыбина. Асаф в кулак кашлянул, бородку пригладил, заметил:

— Добро, — на меня посмотрел, — теперь, парень, ты умеешь ловить форель, так ступай на тот берег. Под вечер рыбица на отмель выбегает, а ты вон там, — он показал на куст смородинника, — садись и починай удить, а я по вечеру тут, в омуте, блесну покидаю, может, лосося поймаю.

Я обогнул мысок, по каменистому перебору перешел на другой берег реки, разыскал куст смородины и уселся на торчащий из песчаника пенек. Закинуть в воду лесу я не успел. Неподалеку от себя услышал всплеск воды. Сначала подумал, что с подмывного берега свалилась в воду глыба земли, а когда посмотрел в плесо, испугался. Погрузившись по горло в воду, держа над ней удилище обеими руками, ко мне шел дед Асаф. Я бросил удочки, кинулся на песок и сразу заорал:

— Вправо! Ко мне шагай, говорю, ко мне! Там водоворот! Он затянет тебя!

А дедушка сердито ответил:

— Все, паря, вижу. Тебя вижу, и водоворот вижу, а ты вот не видишь, что мою блесну схватила крупная рыбина, сняла меня с берега и к себе на гостеванье повела. Еще добро, что омуток тот не глубокий, утопленника не будет.

Сказав это, старик направился к отмели, а выйдя на нее и стоя по пояс в воде, покрикивал:

— Ишь, поганая, как под водой бьется! Н-но, милая, не топорщись! Будь ласка поумней, вылезай на бережок скорей! — Но добыча не выплывала. Мы не знали, какая рыбина блесну схватила, но по ее упорству чувствовали, что сильна, значит, велика.

Леса снова пошла к водовороту, потащив за собою Асафа. Он поставил пошире ноги, откинулся сколько мог назад:

— Вишь, шельма, куда загибает. Не выйдет, милашка, не выйдет! От меня все равно не уйдешь, я упрямый старик…

Дед хотел направить рыбину ближе к отмели и там поводить ее для утомления, но леса натягивалась, звенела, что струна на гитаре, а рыбина все ж уходила. Потом она упряталась под коряжину подмывного берега и там затаилась.

— Досадно, — прошумел дед, переводя дыхание. — Однако еще разок попробую. — И он пробовал вызволить рыбину из-под коряжины, то натягивая лесу, то отпуская ее, и в конце концов, применив все свои навыки по рыбной ловле, заметил: — Не сдается. Боя не принимает и в руки не идет.

В такой напряженной борьбе старика с рыбиной прошло немало времени. Наступил вечер, за ним и ночь. Дед устал, весь продрог, у него стучали зубы, а удочку из рук он не выпускал. Тогда я предложил Асафу поменяться ролями, но упрямый старик не согласился.

— Ты, паря, ступай разживлять огонек подле сосенки, а я, как намертво закреплю уду в реке, приду греться. Напуганную-то рыбину из-под коряги не достанешь, а леса моя не оборвется.

Под сосенкой я развел огонек и на него скоро пришел дед. Он не стал раздеваться, чтобы просушить белье, а несколько раз сбегал в лесок, принес сухих ольшанин, сложил их в костер, потом сделал несколько приседаний и взмахов руками.

— В позапрошлом году я больше полусуток гулял по воде, лосось меня проволочил. Уды в том омуте закрепить нельзя, там сплошь камень и ни одной песчаной дорожки. Вот и довелось мне с удой в руках ночь коротать, ходить за рыбиной. Выстоял. Выудил лосося, да такого, что отродясь не вылавливал, целых десять кило, славный вышел пирог. Думаю, что этот не меньше.

Время до рассвета мы коротали у огня. Спать не хотелось. Думали о рыбине под коряжиной. Вот уже сверкнул первый луч зари. Асаф поднялся:

— Теперь ты, паря, ступай в воду. Возьмешь уду, держи крепче, я пойду на другой берег и там колышком рыбине побудку устрою.

Дедушка пошел к каменному броду, а я залил водой огонек, направился к уде. Старик и тут опередил меня. Он оказался на другом берегу раньше, чем я успел взять уду в руки. Раздался всплеск воды, и удилище, изогнувшись в дугу, вывалилось из песчаника. Я все же изловчился и уже на плаву схватил его. Упираясь ногами в дно, хотел задержать рыбину и не мог. Она рванулась вперед и повела меня за собой на отмель, а потом круто выскочила… на берег. Увидев рыбину, я испугался: она кинулась в траву и направилась к лесочку. Что за рыбина, какой она породы? Я в жизни таких не видывал. Может быть, это совсем не рыбина, а сам водяной, о котором я наслушался в сказках.

Я уже хотел было бросить уду и бежать к деду, как он, смеясь и тяжело дыша, догнал рыбину и прикрыл ее своей фуфайкой. Когда добыча угомонилась, он покачал головой:

— Черт, видно, не туда шел. За всю свою жизнь я не видывал и не слыхивал, чтоб выдра блесну хватила!

Только тогда я понял, за кем мы гонялись больше полусуток. Когда выдра пришла в полное спокойствие, дед осторожно вынул у нее изо рта блесну, спеленал ее фуфайкой так, что была видна лишь ее голова.

— Теперя, паренек, нам удачи не будет, — сказал он. — Где выдра, там рыба притаилась, не сыщешь. Пойдем-ка в деревню.

— А выдру? — спросил я деда, боясь, что он оставит ее у лесной реки.

— Выдру? — переспросил дед, — давай-ка ее, греховодницу, отнесем в нашу школу и подарим ребятишкам в живой уголок.

В зимнее время мы с дедом Асафом частенько наведывались в школу, смотрели на свой трофей и были рады, что выдра попала в надежные руки.

БЕЛЫЙ КОСАЧ

Подглядел я однажды косачиные посадки около Скупого болота в Куржевской долине. К тому болоту приткнулась маленькая овсяная поляночка, и бежит она от болота на косогорчик, а там березки растут. На эти березки косачи садятся, сначала осматриваются, а потом уже на овсяную отаву слетают, завтракают и ужинают.

В густой березовой райке смастерил я