Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

основана на общей истории, языке и культуре, подкрепленной христианством. Мечети и школы по изучению Корана воспринимались как инопланетное вторжение. Первая мечеть в Дуйсбурге открылась в 1974 году, в то время как немецкие церкви все больше опустевали. Хотя к середине 1980-х годов 85 % населения все еще были зарегистрированы как католики или протестанты (в 1961 году таких было 97 %), большинство теперь находило дорогу в церковь только в Рождество или на свадьбу66. Это, возможно, объясняет, почему самые громкие возражения против ислама поступали от политиков из Баварии, которая оставалась одним из центров христианства. Министры (левые и правые) получили множество писем от граждан, которые хотели “Германию для немцев”. Против иностранцев протестовали не только пенсионеры или безработные, но и, например, группа правых профессоров, которые предупреждали, что миграция разрушает этническую сущность немецкого Volk67.

Но и у мультикультурализма левых были пределы. В 1970-х годах прогрессисты все еще указывали на социальные факторы, объясняющие трудности, с которыми сталкиваются турецкие женщины в Германии, такие как изоляция и языковой барьер. К началу 1980-х годов вину возложили на “традиционные” обычаи. Немецкие феминистки писали о “продаже невест”, чтобы разоблачить угнетение турецких женщин. Платок стал зримым символом всего того, что отделяло отсталый Восток от просвещенного Запада. Чтобы ассимилироваться, гастарбайтерам нужно было сначала отказаться от своих обычаев с помощью их западных сестер. Это был последний этап в длинной череде цивилизаторских миссий, движимых добрыми намерениями, но омраченных невежеством и снисходительностью. Он упускал из виду центральную роль семьи для турецких женщин, а также их собственные стратегии сопротивления. В этом заключался парадокс. Немецкие прогрессисты и феминистки выступили против расизма в Америке. Что же касается гастарбайтеров в их собственной стране, то они либо не видели их вообще, либо если и видели, то лишь находили признаки отсталости, которые усиливали их гордость за собственную эмансипацию68.

Германия, “горькое отечество”

Насколько “традиционными” в действительности были турецкие семьи, остается под вопросом. Мы уже отмечали, что большинство приехавших в 1960-е годы были горожанами, образованными и вестернизированными. С конца 1960-х годов прибывало все больше работающих женщин. Это оставило след на гендерных отношениях, особенно когда в 1970-х годах жертвой безработицы оказывался мужчина-кормилец. Хиллал Белим было шестнадцать, когда она впервые приехала в Германию в 1970 году, чтобы работать в компании, производящей принадлежности для черчения. В 1978 году девушка вернулась в Турцию, чтобы выйти замуж. Три года спустя она снова приехала в Гамбург, сначала на свою старую работу, а затем устроилась помощницей по уходу за пожилыми людьми. Когда ее муж получил разрешение присоединиться к ней, именно у нее была оплачиваемая работа и знание немецкого, который она выучила с помощью своих коллег и соседа. Мужу же удавалось находить лишь случайные заработки, например по поклейке обоев. “Я была мужчиной”, – резюмировала она69. Новые роли могли привести к конфликту. Тем не менее трудоустройство также приносило большую уверенность и свободу – иногда только у жены были водительские права70. Пожилые люди сталкивались с аналогичными проблемами, связанными с их авторитетом для детей.

С конца 1960-х годов турецкие мигранты все чаще приезжали из сельской местности, принося в немецкие города деревенские обычаи. Антрополог проследил за семьями, прибывавшими из Анатолии в Германию в 1970-х и начале 1980-х годов. Для некоторых работа в Стамбуле была важным этапом на этом пути, и уже здесь они (а не большая семья) выбирали себе супруга. Фатме Эрен было двадцать два года, когда в 1972 году она покинула Турцию; ее муж присоединился к ней в следующем году. В Берлине деревенские нормы добра и зла, чести и стыда смягчались параллельно с тем, как сменялись соседи, а социальный контроль был намного слабее, чем там, где иммигранты выросли. В браке Фатме Эрен прижились новые формы разрешения конфликтов. Когда случалась ссора, Фатма замолкала не на неделю, а на день. Жизнь в чужой среде также делала партнеров более зависимыми друг от друга. Досуг и экскурсии стали цениться как совместная деятельность. Когда дело доходило до стирки и уборки, основную работу по-прежнему выполняли турецкие женщины, как и женщины во всем мире. Тем не менее роли в домашнем хозяйстве больше не были деревенскими: если муж просил чаю, г-жа Эрен говорила ему, чтобы он заварил его сам. Новое чувство свободы отразилось в поговорке: “Burasi Almanya” (“Это Германия”)71.

Мигрантов время от времени приглашали на свадьбы их коллеги, и были некоторые признаки солидарности с участниками голодовки после переворота 1980 года в Турции. В то время каждый второй иностранец в свободное от работы время “общался” с немцами; среди турчанок это была каждая третья. Однако в основном это были отношения на расстоянии вытянутой руки. Лишь у каждого двадцатого турка был “тесный контакт” с немцами, а трое из четырех никогда не ступали на порог немецкого дома.

Мигранты говорили о Германии много положительного: здесь было чисто и правильно, царили закон и порядок, и можно было рассчитывать на зарплату в конце месяца. Их ожидания дружелюбия, однако, были очень скромными и часто простирались лишь немногим далее простого ответа на вопрос, как пройти куда-то, когда они спрашивали об этом немцев72. Кончетта приехала со своими детьми из Италии в 1966 году. В свое первое Рождество она зашла к соседям, чтобы подарить им пуансеттию, бутылку вина и пригласить к себе – “если вам как-нибудь захочется выпить кофе”. Семь лет спустя она все еще ждала реакции на свой жест. Общение ограничивалось коротким формальным “добрый день” – “как будто они боятся встретиться со мной”, сказала она73. Холодная атмосфера была особенно болезненной для мигрантов, оставивших свою семью, как это отражено в стихотворении одного из них: “Deutschland, горькое отечество // Никогда человеку не улыбается. // Я пока этого не знаю – // Некоторые никогда не возвращаются…”74

Те, кому все же протянули руку помощи, скорее всего, наталкивались на стену предрассудков в другом месте. Благодаря вмешательству местного социал-демократа турецкому рабочему удалось найти квартиру в немецком районе, но новые соседи избегали его и просили покинуть местный бар; в конце концов рабочий вернулся в турецкий квартал75.

Турецкая учительница подробно рассказала о своей жизни в Германии в 1970-х годах в автобиографии. За первые шесть лет пребывания в стране она вспомнила всего три контакта с немцами: с начальником на работе, с врачом, который принимал у нее роды, и с женщиной из Управления по делам иностранцев. Ситуация изменилась в 1978 году, когда она начала преподавать турецким детям в начальной