Золотые погоны империи - Валерий Геннадьевич Климов

– Николя, – представился ей я и нежно поцеловал кисть её руки.

Вслед за этим, я сухо обменялся с прапорщиком Васнецовым синхронным отданием чести и, не обращая больше на него никакого внимания, полностью переключился на мадемуазель Моррель.

Я с ходу завёл с Софи непринуждённый разговор о погоде, который она тут же, с нескрываемым удовольствием, поддержала, а, по исчерпании этой темы, вместе с ней плавно перешёл на детские и юношеские воспоминания. В результате, уже через каких-то двадцать минут мы шутили и смеялись так, как если бы знали друг друга с раннего детства.

Софи оказалась очень милой и умной девушкой. Она нисколько не кокетничала со мной, хотя я заметил, как она несколько раз быстро взглянула на меня заинтересованным женским взглядом. Что же касается меня, то я, слегка «поплыв», даже не пытался скрыть, что очарован ею.

Всё это время Рохлинский усердно отвлекал разговорами Васнецова, изредка бросавшего ревнивые взгляды на Софи и меня. Ещё немного, и он, наверное, сделал бы какую-нибудь глупость, но, тут, я, решив, что мне пора возвращаться к себе в роту, сделал очередной отточенный комплимент своей собеседнице и сообщил ей, что, к сожалению, мне сейчас необходимо её покинуть.

В глазах Софи прочиталась явная грусть по этому поводу, и она, несколько смутившись, осторожно спросила у меня, не буду ли я, на днях, здесь ещё раз.

Я ответил ей, что планирую прибыть сюда уже завтра днём и буду счастлив, если увижусь с ней вновь. Софи улыбнулась и на прощание опять позволила мне поцеловать её руку.

После этого я с Рохлинским пошёл в одну сторону, а мадемуазель Моррель с Васнецовым – в другую.

– Господин штабс-капитан, я, конечно, извиняюсь, но, мне кажется, Вам удалось всерьёз «зацепить» эту француженку, – восторженно заявил мне прапорщик, как только мы скрылись из вида встреченной нами парочки.

– Поживём – увидим, прапорщик, – тихо ответил я, всё ещё находясь под впечатлением от французской красавицы.

Через пару сотен шагов мы расстались, и я весь остаток пути до расположения своей роты прошёл уже один.

На следующий день, с разрешения подполковника Готуа, я около десяти часов утра вновь прибыл в штаб бригады.

За прошедшие сутки помещение, предназначенное для этой цели, изменилось кардинально. Во всём чувствовалась опытная рука Михаила Петровича. Регин навёл надлежащий порядок, и штаб функционировал так, как если бы находился здесь испокон века.

Часовые, сверившись обо мне у адъютанта штаба подпоручика Дюжева, пропустили меня внутрь, и я сразу же прошёл в комнату, отведённую под приёмную, где меня уже ждал со своей мягкой интеллигентной улыбкой на лице капитан Регин.

Мы тепло поприветствовали друг друга и, обменявшись лёгкими шутками по поводу разной погоды для «штабных» и «окопных» офицеров, перешли на обсуждение насущных проблем.

– Извините, штабс-капитан, но генерал, пока ещё, не принимает. Он прибыл от командующего в восемь часов утра и прилёг немного отдохнуть. Я думаю, что к одиннадцати часам Николай Александрович вполне восстановит свои силы и сможет Вас принять. А, пока, не изволите ли чай, господин «окопник»? – в шутливой манере обратился ко мне Регин.

– Благодарю, господин капитан, с превеликим удовольствием: «штабной» чай – он, ведь, и слаще, и полезнее, – поддержал я наш шутливый разговор.

– Одно удовольствие с Вами общаться, штабс-капитан. Если бы Вы знали, как, порой, мне не хватает, здесь, дружеского общения с интеллигентным человеком… Николай Александрович, конечно, не в счёт. Он – мой начальник, и я ему – не ровня. Я – про остальных: их скабрезные шутки, плоский «солдатский» юмор и «гусарская» бравада сидят у меня уже, вот, здесь, – провёл рукой у себя по горлу капитан.

– Благодарю Вас, Михаил Петрович, за столь лестное мнение обо мне. Поверьте, что моё мнение о Вас ещё более высокое и уважительное, – вежливо ответил я и, заметив на столе старшего адъютанта небольшую стопку французских газет, поинтересовался у него его мнением о местной прессе.

– О, штабс-капитан, французская пресса – это «болтливая старая дама». Она обо всём говорит громко, «взахлёб» и с абсолютной уверенностью в своей правоте. Это – монстр, пожирающий и переваривающий в своём огнедышащем чреве всю информацию, без разбора, и выплёскивающий на страницы своих газет «жаренные факты», которые с настоящими и «рядом не стояли». Французская пресса, в одночасье, творит народных кумиров и, в одночасье же, их ниспровергает. Никакой логики и последовательности в рассуждениях! Бог ты мой, как она меня раздражает…

– Что-то, Вы, невзлюбили местную «газетную братию», Михаил Петрович, а она, ведь, вроде, вполне дружелюбно к нам относится. В газетах – одни «здравицы» в честь нашего Русского Экспедиционного Корпуса.

– «Здравицы»? На днях, вот, разгромную статью про наш «низкий моральный облик» напечатали! Причём, стоило какому-то «паразиту» сунуть свою поганую статейку в одну из дешёвых местных газетёнок, как все остальные «газетные киты», вмиг, её перепечатали в своих изданиях!

– А, что за статья такая, Михаил Петрович? – полюбопытствовал я.

– Да… плохая статья, штабс-капитан… плохая и не красящая наш доблестный экспедиционный корпус. Помните про случившуюся не более недели назад перестрелку 2-й роты с 4-й? Так, вот, её, там, представили «во всей красе». Русских офицеров выставили в этой статье «круглыми пьяницами» и «безмозглыми командирами», а солдат – «бестолковым стадом», пуляющим «в белый свет, как в копеечку»…

– Господин капитан, разрешите взглянуть на сию первоначальную газетёнку со столь отвратительной статьей, – попросил я с невольным волнением в голосе, которое не ускользнуло от цепкого взгляда Регина.

– Да, извольте, – капитан протянул мне один из номеров парижской газеты под названием «Утренние новости» (если перевести его на русский язык).

Я бегло просмотрел статью. В ней, действительно, описывалось то самое несчастье, которое случилось недавно со 2-й и 4-й ротами нашего полка. Конечно, тех оскорбительных наименований русских солдат и офицеров, которые употребил задетый за живое Регин в своём кратком монологе на эту тему, в статье не было, но её общий тон, несомненно, был весьма уничижительный для русского воинства во Франции.

Особое внимание я обратил на автора статьи. Им, согласно печатной версии этой газеты, был некий «Флобер». На всякий случай, я запомнил и это имя, и название этой газеты.

Тем временем, капитан Регин привычно занимался своими рутинными делами: положил в стол какие-то бумаги, вызвал вестового и, отчитав его за небрежность в ношении форменного обмундирования, отдал ему депешу для полковника Нечволодова; одним словом, «держал руку на пульсе» штабной работы.

Вернув ему газету, я медленно встал со стула и со скучающим выражением лица подошёл к окну, из которого открывался неплохой вид на всю