Рассеяние - Александр Михайлович Стесин

А 31 марта 1492 года Фердинанд и Изабелла издают Альгамбрский эдикт об изгнании евреев со всех территорий Арагона и Кастилии. Те, кто отказывался покинуть королевство или подозревался в мнимом переходе в христианство, приговаривались к аутодафе. На сей раз выселение не заняло тридцать пять лет. К концу 1492 в Кастельоне-де-ла-Плана не осталось ни одного еврея.

Что стало с бедным золотоискателем Авраамом Битесом? И был ли он моим предком? Никакой информации о дальнейшей судьбе Битеса и его семьи, изгнанной из Валенсии, я, разумеется, не нашел. Да и как найдешь, когда от самого еврейского квартала в Кастельоне-де-ла-Плана не осталось и следа? Те, кто изгонял и жег евреев во времена инквизиции, позаботились и о том, чтобы все свидетельства их жизни в испанских городах на протяжении полутора тысяч лет были стерты с лица земли. Но как они ни старались, крупицы, по которым можно попытаться восстановить звучание гомеровской речи, обнаруживаются даже тут. С большой долей вероятности можно сказать, где шесть веков назад находилось еврейское кладбище (недалеко от пересечения нынешних улиц Терра-дель-Кантерс и Пеньета Роха), где — синагога, где — место для шхиты[35].

Если долго копать, как бесправный Авраам Битес в безустальных поисках золота, можно напасть на след в самых неожиданных местах. И даже если этот след оказывается ложным, иногда он достоин упоминания. Так, уйдя с головой в испанское Средневековье, я решил прочитать «Песнь о моем Сиде». И что же? В самом начале поэмы фигурируют евреи Рахиль и Видас! От такого открытия у меня пошла кругом голова. Но… еще немного раскопок, и все становится на свои места. В комментариях к переводу Юрия Корнеева читаем:

«Увы, дорогой Авраам, мы снова не нашли золотую жилу».

* * *

С Альгамбрского эдикта начинается очередной виток нашего рассеяния по самым отдаленным частям света. Одни уехали в Сирию и Египет, другие примкнули к первой экспедиции Христофора Колумба. Считается, что Колумб брал с собой евреев в надежде, что они послужат ему переводчиками с восточных языков. Были ли среди тех «переводчиков» предки Витисов? Генетический тест 23andMe выдал целую толпу якобы дальних родственников в Аргентине, но фамилии другие, и непонятно, какая между нами может быть связь. Впрочем, о том, что у нас есть (или, по крайней мере, должны быть) неведомые родственники в Латинской Америке, я знаю с детства. Но это никак не связано с плаваниями Колумба. Мама рассказывала: в начале 1950‑х прадед Леви и его вторая жена Иоана — та, что выходила его после тифа, — эмигрировали не то в Бразилию, не то в Аргентину. Как удалось им уехать из советской Молдавии? Этого мама не знает. Но из иммиграционных документов в еврейском архиве Буэнос-Айреса я узнал, что некая Оана Витис прибыла из Одессы в Рио-де-Жанейро в 1953‑м, а из Рио-де-Жанейро перебралась в Буэнос-Айрес в 1957‑м. Леви в документах не числится. Поехал ли он с ней? Остался ли в Бессарабии?

На еврейском кладбище в Буэнос-Айресе есть несколько надгробий с нашей фамилией. Но ни Леви, не Льва, ни Лео там нет. Есть Альберто Витис (дата смерти 2002), Бенхамин Витис (1990), Маурисио Витис (1991), Ребекка Витис (1978), Инес Витис (1971)… Мог ли кто-нибудь из них приходиться мне родственником? Вряд ли они были потомками Леви и Иоаны, но что если это родня, уехавшая раньше; те, к кому и ехали Леви с женой? Почему именно Рио-де-Жанейро и именно Буэнос-Айрес? Не просто же ткнули пальцем в карту мира. Нет, не просто.

Из бричевских архивов видно, что к тому моменту, как они совершили это труднопредставимое путешествие, в Латинской Америке было уже много бричевских. Так, например, мы знаем, что семья Цинманов еще в двадцатые годы уехала в Перу, Шломо Гурвиц — в Колумбию, Ашер Волдман — в Рио-де-Жанейро, доктор Йехиель Эйзенштейн — в Сан-Паулу. В Бразилии была большая община. Из этой общины вышли знаменитые писатели Моасир Скляр (чьи родители эмигрировали из Бессарабии в 1919‑м) и Клариси Лиспектор (уроженка Подолья).

Первым из соседей Витисов в Латинскую Америку эмигрировал скрипач Моше Мастер. В начале века, еще до отъезда, он создал в Бричеве музыкальный ансамбль (три скрипки, флейта, две гитары и мандолина — клезмерская музыка для свадеб и похорон). В середине двадцатых он несколько раз приезжал в родное местечко в качестве заморского гостя, импресарио и мецената искусств, привозил театральную труппу из Вильны. Возможно, это было в ту пору, когда Леви еще увлекался театром; возможно, Моше Мастер агитировал его тоже перебраться в Бразилию, и четверть века спустя, пройдя через ужасы Шоа и невероятным образом уцелев, Леви решил — была не была. Бричевы больше нет, нет ни Дины, ни родителей, ни брата Моше, а дети выросли и разъехались кто куда. Если надо начинать с нуля, почему бы и не в Бразилии, которую так красочно расписывал когда-то скрипач Моше Мастер?

В Бразилии их ждала другая планета. Там не было ни войны, ни лишений послевоенного времени. Там были кофейные плантации и бум какао, кукуруза и маниока, фазенды и фавелы, капоэйра и кайпиринья, кандомбле и карнавал, туканы и попугаи, обезьяны и ягуары, тупи и гуарани, джунгли и сертан[36]. После войны туда устремились все — и японцы, и евреи, и беглые нацисты. Какое пристанище нашел там Леви Витис, если, конечно, он вообще туда попал? О жизни евреев в Бразилии можно прочесть у того же Моасира Скляра. Но мне приходит на ум совсем другая книга: замечательный роман немки Дженни Эрпенбек «Пристанище». Вот такой, например, отрывок:

В Бразилии, говорил отец, тебе понадобится шляпа от солнца. А в Бразилии тоже есть озера? Ну конечно. А в Бразилии тоже есть деревья? Вдвое выше, чем здесь. А как же наше пианино? Оно уже не влезет, ответил отец, запирая контейнер, куда уже убрано и ее маленькое бюро, и куча чемоданов с бельем и одеждой, и ее кровать с матрасами, и все ее книги. Наверняка этот контейнер до сих пор стоит во дворе губенской экспедиционной фирмы, стоит так давно, что, очутись девочка сейчас в Бразилии, и кровать ей оказалась бы коротка, и сорочки, и чулки, и юбки, и блузки малы на несколько размеров. Упаковав все свое добро в контейнер для перевозки в Бразилию, они съехали с губенской квартиры, после чего девочку отослали в Берлин, а адрес ее родителей, на который она по воскресеньям отправляла письма, то и дело стал меняться с одних