Рассеяние - Александр Михайлович Стесин

пару раз оказывался в общине сирийских евреев и других мизрахи[41]. Один раз даже попал на службу в сефардскую синагогу, и это было так странно, как если бы передо мной была совершенно незнакомая религия. Другие обряды, другая мелодика песнопений, другой дух, все другое.

Thank you for your time, Doctor Betesh. Больше мы с вами, вероятно, никогда не увидимся. Люди из разных миров, у которых нет ни малейшего повода для сближения. Но ведь так могло произойти и в том случае, если бы наши ветви отделяли друг от друга не шесть веков, а всего два-три поколения. Рассеяние происходит мгновенно, никакой тайны тут нет. И все же, кто бы мог подумать: два мира — два Исаака Витиса…

* * *

Говорю маме: а то, может, подадим на паспорт по сефардской линии? Конечно, мы слегка опоздали: Испания эту программу еще в 2019 году свернула. Зато Португалия вроде бы продолжает рассматривать заявления. Вот получу португальское гражданство (зря я, что ли, португальский учил?), куплю нам домик где-нибудь в Алгарве, восстановим там родовое имение Витисов. Сейчас ведь знакомые сплошь и рядом эмигрируют в Португалию… Чем не новый виток? Мама не против. Этого, конечно, никогда не произойдет, но, Господи, какое было бы счастье… «Родовое имение Витисов», и чтобы дедушка с бабушкой были там, я бы никогда их не отпускал, никогда больше не огорчал… Вдруг вспомнил, что было время, когда бабушка мне часто снилась. Может быть, всю эту книгу я затеял для того, чтобы снова приснились дедушка с бабушкой.

«Вот ты бы где предпочла, в Алгарве или на севере страны, ближе к Порту?» Мама смеется, и мы начинаем фантазировать, как будем восстанавливать «родовое имение Витисов». Хотя, разумеется, никакого имения в Испании, а уж тем более в Португалии, ни у Витисов, ни у Битесов, ни у Бетешей никогда не было. Максимум — съемный дом в еврейском квартале Кастельона-де-ла-Плана.

Глава 5. Урал

Дед прошел до Берлина войну

У мартеновской топки в Сибири,

Без оркестра вернулся в страну,

Где победные марши трубили.

В новый век производственных льгот

Вышел улицей Кто-то-там-града

И катал на плечах каждый год

Мою маму во время парада.

Все, что было по справкам потом,

Как и то, что действительно было,

Лишь тире, через время понтон.

Не спасло, но убить не убило.

Лишь игрушечный полк прочесал

Кабинет с неживым интерьером,

Где гнездилась кукушка в часах,

И, разбужен соседским терьером,

По инерции вздрагивал дед,

Опустивший газетные складки

И уснувший, как был, нераздет,

Своим старческим сном без оглядки.

На самом деле не Сибирь, а Приполярный Урал, как выяснилось через несколько лет после того, как я написал эти стихи. Зато про «катал на плечах… во время парада» знаю точно: видел старую фотографию. Маме лет пять, она сидит на плечах у молодого дедушки, а вокруг — большой праздник. Не то Первомай, не то День победы.

Детские воспоминания: на 9 мая в школу приходят ветераны. Дедушка Леши Донича из года в год рассказывает фронтовые истории. Мой дедушка историй не рассказывает. Был танкистом. Вот и все, что сообщают родители мне, ребенку. Правду я узна́ю гораздо позже, когда дедушки уже не будет в живых, а сам я буду молодым американцем. Да и то… Не всю правду, а ее предельно сокращенный вариант, анкетную выжимку.

Когда в Румынии установилась власть кондукэтора Иона Антонеску и Железной гвардии, дедушка записался добровольцем в Красную армию. К тому моменту он уже успел окончить гимназию и отучиться два года в институте. В июле 1941 года его определили в 353‑й отдельный батальон аэродромного обслуживания. Но уже в начале сентября батальон распустили. Тех, чье происхождение вызывало у советской власти подозрение в неблагонадежности — этнических немцев, финнов, румын, венгров, итальянцев и тех, кто, как дедушка, попадал в категорию «перемещенных лиц с западных территорий», — отозвали из действующей армии для мобилизации в рабочие колонны с казарменным проживанием и лагерным распорядком. Иначе говоря, их отправили в лагеря. Кого на лесоповал, кого к мартеновским печам. «Дни и ночи у мартеновских печей не смыкала наша Родина очей». Четыре года лагерей. Вот и все, что тебе надо знать, русско-американский потомок. Если хочешь получить более подробное представление, попробуй сам добраться до тех не столь отдаленных мест — увидеть своими глазами.

Экскурсии по концлагерям всегда казались мне сомнительным жанром. Но тут хотя бы не изъезженный тысячами туристов маршрут («Незабываемые польские каникулы: Гданьск, Варшава, Краков, Освенцим и прочие достопримечательности»), а труднодоступный Приполярный Урал. Сюда уже который год ездят мои старые знакомые Влад, Наташа и Сергей Султанович, профессиональные путешественники-этнографы, изучающие генеалогию пелымских манси. Они и больше никто. Я — с ними.

* * *

За пятнадцать часов поезд дальнего следования покрывает расстояние от Екатеринбурга до Североуральска; от Североуральска до Ивделя (последнего крупного населенного пункта на нашем пути) — час на машине; от Ивделя — еще четыре-пять часов езды по лесу.

Наутро, высадившись в Североуральске, мы долго ищем водителя — того, который провез бы нас по тайге на своем «Урале» или гусеничном вездеходе. К полудню, договорившись о транспорте, идем гулять по городу. По существу, это не город, а спальный район любого из больших городов предыдущей эпохи. Тут можно вспомнить многое из советского детства. Спальный район или спальный вагон, несколько десятилетий назад отцепленный от состава.

Через восемь часов, потребовавшихся для починки огромного грузовика «Егерь», экспедиция погрузится в кабину, и водитель Олег, который за немалые деньги согласился доставить нас в пункт назначения, хрипло буркнет: «Поехали!»

Участок пути до Ивделя сравнительно легкий: большей частью асфальтированная дорога, местами — грунт. Дальше начинается бездорожье, тряска по узкоколейкам, переезды «вброд» через речки Питим и Вижай. Бесконечная таежная глушь, изредка перемежающаяся с полузаброшенными селеньями и покосившимися знаками «Режимная территория». Угрюмые темно-серые скалы. На одной из них безымянными зэками вырублены профили Ленина и Сталина. Поселок Ушма, с которого должна начаться экспедиция, уже где-то рядом.

На протяжении всего маршрута от Ивделя до Ушмы с пассажирами «Егеря» происходит примерно то же, что с бельем в барабане стиральной машины. Трудно представить себе, как пробирались через эти чащобы «коренные» жители, колонизаторы двух мастей: угорские кочевники, две тысячи лет назад пришедшие с юга, в