Шелковый Путь - Колин Фалконер

это название их страны, — бескрайние пастбища, где можно пасти лошадей; какое наказание за прелюбодеяние; из чего они делают стрелы. Жоссеран понял, что Тэкудэй не просто любопытен, и что Кайду, вероятно, приказал ему шпионить за ними, и потому всегда был осторожен в своих ответах.

Если Тэкудэй и был шпионом Кайду, то выбор был не из лучших, ибо он любил говорить не меньше, чем слушать, и Жоссеран постепенно его разговорил.

— Какая у вас религия? — спросил его Жоссеран. Он понял, что не знает слова, означающего «Бог», и даже есть ли у татар такое слово. Поэтому он попытался сказать как мог: — Во что вы верите?

— Мир и все в нем происходит от Духа Голубого Неба, — ответил Тэкудэй, словно удивляясь, что Жоссеран задает такой очевидный вопрос.

— Он дает вам законы?

— Законы издает хан.

— Хан, твой отец?

— Он издает законы для нашего племени здесь, в долине. Но есть хан выше него в Бухаре, а затем — Хан ханов в Каракоруме. — Тэкудэй объяснил, что последний каган, Мункэ, только что умер, поэтому в Каракоруме будет созван совет, чтобы выбрать нового Хана ханов. Это называлось курултай, и к тому времени, как Жоссеран и Уильям прибудут в Центр Мира, все ожидали, что будет избран сын Мункэ, Ариг-Буга.

— И он издает законы для всех?

— Конечно.

— Дух Голубого Неба не дает вам законов?

Он рассмеялся.

— Дух просто есть.

— Но если Дух не дает вам законов, как вы узнаете, что живете праведной жизнью?

— Потому что я буду побеждать своих врагов и иметь много детей от своих жен.

— Жен? Значит, у тебя больше одной жены? Как у магометан?

— Конечно. Мы можем иметь четырех жен, если можем себе их позволить. После этого — только наложниц.

Это было безбожно, конечно. Но для мужчины — еще и интригующе. Он задал Тэкудэю тот же вопрос, что и некоторым знакомым магометанам в Акре.

— Но разве они не ссорятся между собой? Разве нет ревности?

— Нет, почему они должны ревновать? О них обо всех заботятся одинаково. Мой отец, например. Он даже со старыми, уродливыми спит время от времени, так же, как и с новыми. Он хороший человек, мой отец.

— Но что будет, когда он умрет? Что случится с его женами?

— Ну, они перейдут в мое ордо, в мое хозяйство. Я буду о них заботиться. Там есть одна, у нее глаза как у оленя. Когда мой отец умрет, не могу дождаться. Она первой окажется в моей постели.

— Ты будешь спать со всеми женщинами своего отца, когда он умрет?

— Не с моей матерью, разумеется.

— Значит, женщина никогда не… — Он понял, что слова для «вдовы» не было: — …она никогда не остается без защиты.

— Конечно, нет. Ты кем нас считаешь? Варварами? — Затем Тэкудэй спросил его, что происходит с женщинами в Христиании. Жоссеран попытался объяснить ему, что у мужчины может быть только одна жена. Но когда он также попытался объяснить про вдовство, про то, как старых или бесплодных женщин отправляют жить в монастыри, и про то, как мужчины отрекаются от детей, рожденных не от их жен, Тэкудэй с отвращением и изумлением покачал головой.

— И женщина не может владеть даже собственной козой?

— Все имущество принадлежит мужу.

Тэкудэй указал на Хутулун, которая только что вышла из юрты Кайду и вскочила на своего коня.

— Не думаю, что из нее получилась бы очень хорошая жена в Христиании, — сказал он. — Попробуй-ка скажи этой, что у нее не может быть собственной козы. Попробуй ей хоть что-нибудь сказать, и она будет хлестать тебя кнутом до самой Бухары.

Жоссеран указал на шелковый пояс на ее талии.

— Что это значит? — спросил он, стараясь выглядеть как можно более бесхитростно.

— Когда у женщины такой шелковый кушак, это значит, что она не замужем.

Не замужем.

Жоссеран отогнал нелепую мысль. Да простит его Господь; его долг — перед Богом, а не в чреслах какой-то татарской дикарки из степей.

Да и возможно ли такое вообще.

Он наблюдал за татарами, за их повседневной жизнью: женщины доили коров или сидели группами на улице, сшивая шкуры или валяя войлок, ругая детей или рубя мясо для котлов; мужчины мастерили луки или точили наконечники для стрел, или кричали и улюлюкали, тренируя своих лошадей. Другие наливали кобылье молоко в кожаные бурдюки, которые затем подвешивали на деревянные рамы и били длинными палками. Они занимались этим часами напролет, чтобы отделить сыворотку от творога. Тэкудэй сказал ему, что они делают кумыс.

Чем больше он видел татар, тем больше его поражало их боевое искусство.

— Покажи мне, как пользоваться этим луком, — сказал он Тэкудэю, когда нашел его упражняющимся у мишеней.

Лук был сложносоставной, из бамбука и рога яка, скрепленных шелком и смолой. Чтобы спустить тетиву, Тэкудэй использовал кожаное кольцо для большого пальца. Жоссеран никогда прежде такого не видел.

— Как им пользоваться? — спросил он.

— Попробуй, — сказал Тэкудэй. Жоссеран никогда не считал себя великим лучником, но с помощью кольца он смог спустить тетиву с более резким щелчком, чем у него когда-либо получалось голыми пальцами, и попал в центр мишени с расстояния более двухсот шагов.

Тэкудэй рассмеялся и хлопнул его по спине.

— Если бы ты не был таким большим и уродливым, из тебя получился бы отличный татарский воин! — сказал он.

Он показал ему стрелы, которые использовал: одну для боя на расстоянии, другую с более широким наконечником для ближнего боя. Он также показал ему тупую сигнальную стрелу. Наконечник у нее был не острый, а представлял собой круглый железный шарик с просверленными в нем маленькими отверстиями, прикрепленный к древку. В полете она издавала свистящий звук, сказал он, и они использовали ее для связи друг с другом в бою.

— Эти татары — самые необыкновенные воины, каких я когда-либо видел, — сказал он Уильяму позже в тот же день. — Их дисциплина и организация превосходят все, что есть у нас в ордене Храма. В бою они объединяются в боевые группы: десять человек входят в сотню, которая является частью тысячи. Они координируют свои действия с помощью флагов и стрел. Среди них нет ни одного, кто к десяти годам не стал бы искусным