Доктор Дулиттл и его звери. Книга третья - Хью Джон Лофтинг

— Здесь, правда, нет ни трапеций, ни даже канатов, но мы воспользуемся люстрой. Такого номера вы не увидите ни в одном цирке. Акробаты на люстре!

Присутствовавшие горячо хлопали акробатам за их предложение, но все-таки уговорили отказаться от такого рискованного трюка. При этом они с опаской поглядывали на люстру — а вдруг она грохнется?

Глава 7

ПРЕМЬЕРА

Крякки беспокоилась за здоровье доктора, и было отчего. Джон Дулиттл хлопотал, беспрестанно носился по городу, заказывал афиши, проверял, готовы ли костюмы, репетировал. Иногда даже казалось, что он находится сразу в двух, а то и в трех местах. Рассудительная Крякки грустно покачивала головой и говорила:

— Я знаю, что у господина доктора железное здоровье, но за последние три дня он не прилег ни на минутку. Скорее бы премьера, может быть, после нее он отоспится. Ведь человек не машина, ему нельзя работать без отдыха.

Театр «Регент», где должна была состояться премьера птичьей оперы, был хорошо известен лондонской публике. На его сцене играли многие славные актеры. Представления пользовались успехом, а театральные критики с любопытством и нетерпением ждали любую премьеру, чтобы либо расхвалить ее, либо разругать в пух и прах.

Можете себе представить, как ждали премьеру птичьей оперы.

— Посмотрим, на что способны дрессированные птицы, — говорили критики и завсегдатаи театра. — Посмотрим, чем собрался нас удивить доктор Дулиттл.

Театр был большой, с огромной прекрасной сценой. Но в том-то и загвоздка, что для птичьей оперы требовалась маленькая сцена, потому что на большой крохотные пичуги потерялись бы совсем. Пришлось директору театра раскошелиться и затянуть почти всю сцену канареечного цвета шелком. Программки печатались тоже на канареечного цвета бумаге, а билетеров нарядили в ливреи из канареечно-желтого бархата.

До последнего мгновения перед премьерой у Джона Дулиттла не было ни минуты свободного времени. Доктору помогали Мэтьюз, Теодора и Горлопан. Воробей руководил хором птиц и в тот вечер ругался больше, чем за всю свою прошлую жизнь.

О’Скалли метался между входом в театр, зрительным залом и доктором Дулиттлом, хлопотавшим за кулисами.

Вот пес подбежал к доктору в четвертый раз и хриплым от волнения голосом шепнул:

— Что делается, господин доктор! Перед театром уже собралась толпа, все хотят попасть на премьеру. Кассир едва успевает принимать деньги и выдавать билеты. Кстати, кассира придется сменить. Я за ним понаблюдал: он намного охотнее принимает деньги, чем отдает билет. А очередь за билетами тянется вдоль всего здания театра и дальше за угол. Директор даже вызвал трех полицейских, чтобы публика не устроила потасовку А только что у входа остановилась карета, и из нее вышли две дамы, все в бриллиантах. Доктор, а доктор, а если одна из них — сама королева?

— Так уж и королева? — недоверчиво хмыкнул доктор Дулиттл. Он не верил, что сама королева удостоит своим посещением премьеру, но все же…

О’Скалли убежал. Джон Дулиттл пристраивал берет на голову одного из пеликанов, когда к нему подошел директор театра.

— Друг мой! — воскликнул он и крепко схватил доктора за руку. — Друг мой, судя по всему, вам удалось расшевелить лондонскую публику. Таких премьер еще не бывало в моем театре. Все билеты проданы, осталось только несколько стоячих мест на галерке, а до начала спектакля еще полчаса. Чует мое сердце, нас ждет успех!

— И что это за публика? — спросил доктор.

— Лучшая в городе! — продолжал восторгаться директор театра. — Подойдите к занавесу и посмотрите в щенку. В зале сидят музыканты, театральные критики, аристократы. Приехала даже принцесса королевской крови!

Доктор подошел к занавесу и выглянул в щелку. Любопытный поросенок увязался за ним и тоже высунул свой пятачок.

— Что вы на это скажете? — не умолкал директор театра. — Лучшей публики себе и представить нельзя.

Доктор смотрел сквозь щелку. И вдруг он почувствовал, что по его спине побежали мурашки.

— Боже правый! — прошептал он. — Там сидит Паганини!

— Паганини? — хрюкнул поросенок. — А кто он такой?

— Паганини собственной персоной! — повторил Джон Дулиттл. — Величайший скрипач в мире. Это он! Я его узнал! Он сидит в пятом ряду и беседует с дамой с седыми волосами. Я всю жизнь мечтал познакомиться с ним. Единственный человек, который может по достоинств оценить нашу оперу!

Пора было начинать представление, и доктор отошел от занавеса, вздохнул и отправился собирать свой «оркестр». Мы-то с вами уже знаем, что это был за оркестр, но публика разинула рот от удивления, когда увидела госпожу Магг со швейной машинкой, Мэтьюза с садовой лейкой, одного из братьев Пинто с бритвой и ремнем и клоуна Хоупа с бубенцами. «Музыканты» невозмутимо прошествовали в оркестровую яму и сели лицом к публике. Туда же прошел и Джон Дулиттл.

Он поклонился публике и сказал:

— Сегодня мы выносим на ваш суд необычное представление, в котором будут петь только птицы. Авторы и артисты просят вас отнестись к опере серьезно, а не как к веселой шутке. Возможно, первая попытка объединить музыку птиц и музыку людей окажется и не совсем удачной — тем более мы просим не судить нас слишком строго. Надеемся, что истинные ценители искусства не станут спешить с вынесением приговора и терпеливо выслушают все четыре отделения оперы.

Он снова поклонился и повернулся к публике спиной. Вежливо это было или нет, мы не станем спорить — Джон Дулиттл дирижировал своим «оркестром», а у дирижеров собственные понятия о вежливости. Так уж принято, что они большей частью показывают публике спину. И когда Джон Дулиттл показал зрителям спину, все увидели у него на фраке большую новенькую заплатку.

Доктор взмахнул палочкой, и «оркестр» заиграл увертюру. Дробно застучала швейная машинка, зазвенели бубенчики, зажурчала вода.

Музыка была странная, но неожиданно приятная для слуха. Часть публики, правда, стала тихонько посмеиваться, но на них зашикали, и они умолкли.

В первом ряду сидела пожилая дама в очках. Она наклонилась к своей соседке. Подслушивать, конечно, нехорошо, но Джону Дулиттлу уж больно хотелось узнать мнение публики, поэтому он напряг слух.

— Чудесно, хотя и необычно, — громко шептала дама. — Мне эта музыка напоминает катание в санях, когда я жила в России. Тот день мне запомнился на всю жизнь. Лошади неслись галопом по заснеженному берегу, в ушах свистел ветер, дробно стучали копыта, звенели бубенчики. Я тогда еще подумала: «Как жаль, что ни один