Доктор Дулиттл и его звери. Книга третья - Хью Джон Лофтинг

переделывать оперу. Теперь в четвертом акте пеликаны-матросы сходили на берег и важно расхаживали, а воробьи играли мальчишек-сорванцов, которые насмехаются над подгулявшими моряками. Может быть, от такой замены опера и не стала лучше, но уж хуже она точно не стала.

До премьеры оставалось всего два дня, как вдруг к доктору влетел зяблик и закричал:

— Пипинелла исчезла!

Доктор переполошился:

— Где она? Кто ее видел последним? Куда она могла улететь?

Единственное, что утешало доктора, так это то, что вместе с Пипинеллой исчез и О’Скалли.

— Если они вместе, то пес не даст Пипинеллу в обиду, — говорил сам себе доктор.

Конечно, Пипинеллу в опере можно было заменить другой канарейкой, которая уже разучила все песни и арии главной героини. И хотя в афишах уже было объявлено публике, что вся опера — это история жизни певицы, никто из людей не заметил бы подмены. Но доктор не хотел на это идти, потому что он часто говорил:

— Обман остается обманом, даже если никто его не замечает.

Поэтому Джон Дулиттл решил непременно разыскать Пипинеллу. Тобби и Скок позвали на помощь бродячих лондонских собак, а Горлопан — всех лондонских птиц. И только к вечеру канарейку и пса обнаружили на окраине Лондона.

Оказывается, рано утром канарейка увидела за оградой парка человека, который был удивительно похож на ее бывшего хозяина — мойщика окон. Она полетела было за ним, но он уже слишком далеко ушел. Тогда Пипинелла вернулась в цирк и позвала на помощь О’Скалли с его удивительным нюхом. Времени терять было нельзя, поэтому пес не успел никого предупредить. Он тут же бросился по следу мойщика окон. Канарейка летела над ним и торопила его.

— Скорее, О’Скалли, скорее, миленький! — жалобно чирикала она.

След привел их в портовые кварталы. Там от сточных канав и гор отбросов поднимается такой запах, что даже О’Скалли потерял след. Он предложил Пипинелле вернуться, но она в отчаянии летала по узким кривым улочкам и заглядывала в лица всем прохожим. Пес не мог бросить ее одну и ходил за ней, пока их не разыскали птицы и бродячие собаки.

Джон Дулиттл только жалобно охал, слушая рассказ О’Скалли.

— Пипинелла, умоляю тебя, не улетай из фургона, — увещевал он канарейку. — Когда начнутся спектакли и у меня появится немного свободного времени, я созову всех лондонских собак и они отыщут твоего бывшего хозяина.

Пипинелла обещала не улетать, и репетиции возобновились.

На следующий день Джон Дулиттл вместе с оперными певцами переехал из циркового фургона в небольшой особняк на той же улице, где располагался и театр «Регент», в котором должно было состояться представление оперы и «Пантомимы из Паддлеби». Каждая птичья стая поселилась в отдельной комнате: пеликаны — в гостиной, канарейки — в столовой, фламинго — в спальне, воробьи — на кухне. Пипинелле доктор отвел кабинет, Мэтьюзу и Теодоре досталась каморка привратника, а сам доктор ютился на чердаке.

Птицы весь день чирикали и щебетали, так что любопытные прохожие и вездесущие мальчишки часами стояли у дома и слушали их пение, и строили догадки: что же происходит там внутри?

Приближались рождественские праздники. Украшенные еловыми ветками витрины магазинов ломились от лакомств и подарков. На стенах домов пестрели афиши, зазывающие публику на праздничные представления. Среди них выделялась одна:

ПТИЧЬЯ ОПЕРА,

В КОТОРОЙ ПИПИНЕЛЛА,

ЕДИНСТВЕННАЯ В МИРЕ КАНАРЕЙКА МЕЦЦО-СОПРАНО,

ВПЕРВЫЕ ВЫСТУПИТ В ЛОНДОНЕ!

В ОПЕРЕ ПОЮТ ПТИЦЫ, ОБУЧЕННЫЕ

ЗНАМЕНИТЫМ ДОКТОРОМ ДУЛИТТЛОМ.

СПЕШИТЕ В ТЕАТР «РЕГЕНТ».

СЛЕДУЮЩИМ НОМЕРОМ ПРОГРАММЫ

ГВОЗДЬ СЕЗОНА

ПАНТОМИМА ИЗ ПАДДЛЕБИ,

ВПЕРВЫЕ НА ЛОНДОНСКОЙ СЦЕНЕ

ПОСЛЕ ГОЛОВОКРУЖИТЕЛЬНОГО УСПЕХА

В МАНЧЕСТЕРЕ!

За день до премьеры владельцы театров и увеселительных парков дали обед в честь доктора Дулиттла и его артистов. Конечно, ни звери, ни птицы на званый обед не попали.

Доктор достал из своего сундучка старый фрак, который он ни разу не надевал с тех пор, как стал лечить зверей, облачился в него, как того требовали приличия, и отправился на обед. С ним пошли супруги Магг, клоун Хоуп, силач Геракл, акробаты братья Пинто, Генри Крокетт, дававший кукольные представления в цирке доктора, и смотритель зверинца Фред.

Пир удался на славу, если не считать того, что старый и потертый фрак доктора не выдержал испытания и с треском лопнул, когда доктор, уже за чаем, потянулся к блюду с пирожными.

Мэтьюз и Теодора поначалу смущались и чувствовали себя неуютно среди столового серебра и разряженных в пух и прах жен директоров театров. Но постепенно самообладание вернулось к ним, а после смешного приключения с фраком доктора они уже чувствовали себя как дома.

Под конец директора театров принялись произносить речи. Они говорили о том, что счастливы принимать у себя доктора Дулиттла и его артистов, что для них это большая честь, что вскоре все крупнейшие театры мира будут спорить за право принять на своей сцене птичью оперу.

Скорее всего, они думали не совсем так, как говорили, но такая уж у людей привычка — думать одно, а говорить другое.

Мэтьюз Магг принял слова директоров театров за чистую монету и решил ответить любезностью на любезность. Он встал из-за стола, его распирала гордость оттого, что на него смотрят и его слушают. К директорам он обращался снисходительно — «коллеги», он нахваливал лондонские театры и лондонскую публику, он пел славу доктору и его артистам.

— Тот день, когда птичья опера предстанет перед публикой, войдет в историю театра, — говорил он. — Несомненно, доктор Дулиттл великий человек. Но кто его открыл? Я! Я уговорил его заняться цирком.

Он говорил долго и договорился бы неизвестно до чего, если бы не вмешалась Теодора. Она дернула его за полу взятого напрокат фрака и громким шепотом приказала ему замолчать. Она так и сказала:

— Немедленно замолчи, а не то…

Мэтьюз не стал дожидаться, когда она закончит, умолк и сконфуженно сел на свое место.

Силач Геракл тоже решил сказать слово, но он был краток:

— Я не мастер говорить (что я действительно хорошо делаю, так это поднимаю тяжести), но скажу вам одно: лучшего директора цирка, чем господин доктор, я не встречал.

Акробаты братья Пинто не захотел отставать от Геракла, но так как говорить они тоже были не мастера, то предложили показать свое искусство прямо