Ложечник - Марьолейн Хоф

— Возьми с собой тележку, — распорядилась Юта. — И подбери немного сена за стойлом тряпичника.

— Я с тобой! — воскликнул Янис. — Хочу сходить туда, где были тарелки и ложки. На Тыльной улице.

— В лавку Миккеля? — переспросила Юта. — Сходишь завтра. Мне некогда приглядывать за твоим ослом.

— Я мигом! — сделал еще одну попытку Янис.

— Ложки никуда не убегут. Завтра успеешь сходить, — остановила его Юта.

Толкая тачку перед собой, Эвер свернул за угол.

Юта смотрела ему вслед.

— Шустрый у меня братец, ни за что не вернется с пустыми руками. Только не спрашивай меня, как ему это удается. Просто этот парень всегда знает ходы.

— Какие ходы?

Юта рассмеялась.

— Бедняга, сколько всего тебе еще предстоит выучить.

Янис достал свои инструменты и ложку, над которой начал работать в лесу. Он уселся на пол рядом с корзинами и принялся вырезать хвост белки над самым черпачком.

Юта разогрела суп, и в доме запахло луком.

— Что ты там мастеришь? — спросила она.

— Ложку.

— Ложки у нас свои есть, — подумав, сказала Юта. — Но если ты умеешь обращаться с деревом, можешь починить нам ведро. — И она поставила перед ним бочонок с приделанной сверху ручкой. — Что скажешь? Сможешь починить?

Янис опустил руку в бочонок. Ковырнул резцом древесину — мягкая, как мох на болоте. Дно уже начало гнить.

— Всё понятно, — заключила Юта. — Вижу, не очень-то ты ладишь с деревом.

Снаружи опять загудел колокол.

Юта не обратила на него ровно никакого внимания.

Эвер вернулся с сеном и хлебом. Янис спросил, чем тот заплатил: денег-то у него нет. Обменял на что-то?

— По сусекам наскреб, — отмахнулся Эвер.

За столом они сидели вдвоем. Юта осталась стоять у плиты и прихлебывала суп из большой ложки.

Янис посмотрел в окно. Лока во дворе ждала его, натягивая поводок.

— Не смотри на нее, — сказала Юта. — А то разлается.

Но Лока не залаяла, даже не пикнула. Янис повернулся к окну спиной и стал есть.

К звуку колокола он привык. Наверное, тут, в Долмерстеде, это обычное дело. Юта и Эвер даже не переставали разговаривать, когда он звонил.

После еды Янис спросил, нельзя ли взять остатки супа. Юта вылила остатки в миску. Янис отнес суп Локе и подождал, пока она доест.

— Ты останешься здесь, — объяснил он ей. — Умница!

Собака дернулась за ним, но веревка не пустила.

— Лежать! — приказал Янис. — Ну, давай!

Лока послушалась и улеглась, положив голову на передние лапы.

Янис пошел обратно в дом. Может, взять одеяло и лечь рядом с Локой? А почему бы и нет? Суп-то он уже съел, и теперь его никто не остановит. На конюшне госпожи Требс он оставлял Локу со спокойным сердцем. Но Долмерстед — другое дело. Тут разгуливает мясник с тесаком, который делает рагу из собачатины.

В проеме двери появилась Юта.

— Слушается?

— Да, — кивнул Янис.

— Тогда пусть заходит в дом. Будет лежать под лестницей.

Янис отвязал Локу. Вежливо виляя хвостом, она пробралась в дом. Лизнула Эвера в руку, обнюхала Юту и послушно легла под лестницей.

— Это я уговорил Юту, — похвастался Эвер. — Она любит собак. Да, Юта? Скажи, что любишь.

— Люблю, если они умеют что-нибудь делать, — сказала Юта.

Она не пояснила, что именно должны делать собаки, но Янис и так догадался: охотиться и охранять. И при необходимости кусать.

Во дворе под навесом закричал Камешек.

— Цыц! — громко сказала Юта.

От этого Камешек закричал еще громче. Высокий пронзительный звук и хриплый стон. Юта открыла дверь.

— Цыц! — сердито повторила она. — А ну молчи!

Янис знал, что Камешек не замолчит. В ту ночь на краю скалы он тоже стоял один и кричал до самого утра.

Лока встала и подбежала к двери. Вильнула хвостом и посмотрела на Юту.

— Хочет выйти, — подсказал Эвер.

Юта открыла дверь шире.

Лока выбежала во двор. Покрутилась на сене и легла. Камешек издал последний стон и затих.

— У тебя не овчарка, а ослярка какая-то, — хихикнул Эвер.

— А еще она отличный сторож, — добавил Янис. — Это может пригодиться. — И он посмотрел на Эвера.

— Да, — согласился Эвер. — Сторож что надо!

Юта помыла посуду, Эвер подмел пол, а Янис сел вырезать ложку. Масляная лампа Юты давала так мало света, что он боялся испортить белкин хвост.

Юта сказала, что посте́ли наверху, пора закругляться. Что за радость не спать, когда за окном уже темно?

Янис поднялся по узкой лестнице. Это всего на одну ночь, успокаивал он сам себя. Завтра он отправится на поиски Фрида. Сначала нужно будет наведаться в лавку Миккеля. Там продаются ложки — может, даже его собственные. Схенкельману они были нужны не для красоты. Он хотел центов. Монет и банкнот, такая в этом городе мена.

На тумбочке рядом с чердачным люком трепыхалось пламя свечи. На полу лежали два соломенных матраса и два видавших виды одеяла. Вторая половина чердака была отгорожена занавеской в темную полоску. Края у нее были потрепанные, да и длины не хватало: снизу торчали ножки деревянной кровати.

Янис выбрал себе матрас поближе к лестнице и подальше от кровати за занавеской. Эвер поднялся наверх, снял ботинки и плюхнулся на второй матрас.

— Устал? — спросил он у Яниса.

— Ага.

— Я тоже.

Янис сложил суконную рубаху у изголовья, а сапоги поставил в ногах. Лег и натянул одеяло до подбородка. Высоко над домами зазвонил колокол.

— Знаешь, что такое колокол? — оживился Эвер.

— Знаю.

— Не притворяйся, я же вижу, что не знаешь. Колокол — это… Вот послушай. Надо сосчитать удары, и тогда ты будешь знать, который час. Восемь… девять… десять. А когда колокол бьет один раз — значит, половина.

Десять или половина? К чему это всё? Такая же ерунда, как и с деньгами. Простые вещи зачем-то делают сложными.

Услышав, как по лестнице поднимается Юта, Янис отвернулся, лег на живот и накрыл голову руками. Он услышал, как занавеска отдергивается и задергивается снова. Башмаки Юты со стуком упали на пол. Свечу она взяла с собой за занавеску. Янис услышал, как она ее задувает, потом до него доплыл запах копоти от погасшего фитиля.

Интересно, Эвер тут и живет? И спит всегда на мешке с соломой? Может, иногда он уходит пожить к дяде в горы. И там у него есть настоящая кровать и одеяло, не кроличье, конечно, потому что кроличье бывает только одно, а из шкурок ласки или из перьев куропатки.

— Ты очень горевал, когда умер твой дядя? — спросил он.

— Какой дядя? — вмешалась Юта из-за занавески. — Нет у нас никакого дяди. И