Священная война - Джек Хайт

— Передай Эль Маштубу, чтобы был начеку, — сказал ему Юсуф. — Это может быть какая-то уловка.

Гонец кивнул и бросился к своему коню.

— Вы четверо, позовите Гёкбори, Нумана, Мухаммада и Имад ад-Дина ко мне в шатер. А ты, проследи, чтобы посланников Изз ад-Дина проводили сюда. Сакр, приготовь еду и питье для наших гостей.

Юсуф вошел в свой шатер и сел на походный стул. Первым вошел Имад ад-Дин, а вскоре за ним прибыли и эмиры. Гёкбори все еще грыз жареную куриную ножку. Мухаммад был безупречно одет в шелковые одежды изумрудно-зеленого цвета, украшенные цветочным узором из серебра. Нуман вперевалку вошел последним, в той самой одежде из грубой кожи и запятнанной кольчуге, которую, казалось, никогда не снимал. Все трое присоединились к Имад ад-Дину, встав по обе стороны от стула Юсуфа.

— Думаешь, с них хватит, малик? — спросил Гёкбори.

— Иншаллах, — сказал Мухаммад. — Осады — дело утомительное.

— И дорогое, — добавил Имад ад-Дин. — Каждый день обходится в тысячи динаров на еду и жалованье твоим мамлюкам, малик. Даже казна Египта когда-нибудь опустеет.

— Казна Изз ад-Дина полна золота, — сказал Нуман. — Когда город падет, у нас будет все, что нужно.

— Малик. — В шатер вошел Сакр. — Изз ад-Дин прислал свою жену, хатун Асму умм Арслан, и двух ее старших дочерей.

Сакр откинул полог шатра, и женщины вошли. Обе дочери были одеты в белые кафтаны — символ чистоты, указывающий на их девственность, — и носили никабы, скрывавшие все, кроме глаз. Жена Изз ад-Дина, Асма, была в одеждах из желтого шелка, и лицо ее было открыто. Это была привлекательная женщина с сияющими золотистыми глазами, в уголках которых наметились «гусиные лапки». В ее волосах не было ни единой седой пряди, а лицо было круглым. Она, по крайней мере, не страдала от нехватки еды во время осады. Она смело встретила взгляд Юсуфа.

— Ахлян ва-сахлян, — приветствовал их Юсуф. Он указал на расставленную еду. Таково было гостеприимство, подобающее любым гостям. — Садитесь. Ешьте и пейте.

— Шукран Аллах, малик, — сказала Асма. — Твой прием — честь для нас.

Она села первой, за ней последовали дочери. Каждая откусила по маленькому кусочку хлеба и сделала глоток воды, затем отставила еду в сторону.

— После месяцев в окружении одних лишь воинов, — сказал Юсуф Асме, — радостно взирать на такую красоту, какой обладаете вы и ваши дочери. Это все равно что найти оазис в пустыне.

Юсуфа больше заботило их послание, чем их внешность, но определенные формальности нужно было соблюсти.

— Я вижу, твоя слава учтивого человека так же заслуженна, как и твоя слава воина, малик. Надеюсь, твоя слава милосердного правителя столь же обоснованна.

Это было хорошо сказано. Эта Асма была умна.

— Те, кто признает свои ошибки и принимает мой суд, всегда найдут во мне милосердие, — сказал он ей.

— Тогда я молю о милости для народа Мосула. Они ничем тебя не оскорбили, но именно они страдают от этой осады больше всех. Зерно на вес золота. Людей убивают за каравай хлеба. Сотни голодающих детей просят милостыню на улицах. Будь милосерден, малик. Если не снимешь осаду, то хотя бы пришли еды для нашего народа.

Еды, которая, без сомнения, пойдет на прокорм солдат Изз ад-Дина.

— Если твои люди хотят еды, им нужно лишь открыть мне ворота.

Асма покачала головой.

— Наш народ прежде всего предан. Они никогда не предадут Изз ад-Дина.

— Посмотрим, хатун. Говорят, голодное брюхо не знает преданности.

Глаза Асмы сузились. Когда она заговорила снова, в ее голосе прорезались гневные нотки.

— Ты называешь себя слугой ислама, малик. Почему же тогда ты здесь, на востоке, сражаешься со своими братьями, когда враг далеко на западе, в Иерусалиме?

— Ты прекрасно знаешь, почему я здесь. Я не могу сражаться с франками, пока боюсь ножа в спину, стоит мне повернуться.

— Ты прикрываешь свои амбиции красивыми словами. Если все, чего ты ищешь, — это обезопасить свои границы, то заключи мир с Мосулом. Не разрушай его.

Наконец, они подошли к сути дела. Юсуф кивнул, предлагая ей продолжать.

— Изз ад-Дин предлагает десятилетнее перемирие. Мои дочери выйдут замуж за твоих сыновей. Ты освободишь эмиров к востоку от Мосула от их клятв тебе. Взамен Изз ад-Дин позволит тебе сохранить земли на западе.

Юсуф изогнул бровь.

— Он позволит мне? Он не может мне помешать. Я не ищу перемирия, хатун. Я пришел за Мосулом, и он будет моим.

Одна из дочерей всхлипнула. Она начала громко плакать. Другая присоединилась. Юсуф едва сдержал улыбку, настолько прозрачной была уловка. Сама Асма сделала вид, что утирает слезу.

— Ты оставишь нас ни с чем? — потребовала она ответа, и голос ее задрожал. — Ты убьешь своих братьев-мусульман? Ты обречешь моих дочерей на жизнь в нищете, сделаешь их шлюхами своих солдат? Я вижу, что легенда о твоем благочестии — ложь. Ты не человек Божий.

Юсуф мягко улыбнулся. Он тоже умел играть в эту игру.

— Я не желаю вреда твоим добрым дочерям, хатун.

— Тогда ты заключишь мир?

— Если Изз ад-Дин преклонит передо мной колени как мой подданный, я дарую ему жизнь и пощажу его воинов и народ Мосула. Я отдам твоему мужу в правление провинцию Синджар.

— Синджар? — Асма произнесла это слово так, будто оно оставило во рту дурной привкус. Она поднялась, и ее дочери последовали ее примеру. — Изз ад-Дин — потомок великого Имад ад-Дина Занги. Он никогда не склонится перед таким курдом, как ты.

— Тогда он умрет, и Мосул падет. Когда этот день настанет, даже слезы твоих дочерей тебя не спасут. Иди и скажи это своему мужу.

***

Юсуф сгорбился под плащом, выезжая из лагеря для вечернего осмотра стражи. Осада длилась уже семь месяцев, и пришла зима. Тяжелый мокрый снег скапливался на капюшоне его плаща, а конь взбивал грязь, забрызгивая ноги Юсуфа. «Может, в Мосуле и голодают, — размышлял Юсуф, — но у них хотя бы есть крыша над головой». Он едва помнил, когда в последний раз был в тепле. Казалось, зимний холод проник в самые кости. А боль в животе стала хуже, чем когда-либо. Сегодня был последний день Рамадана; возможно, когда ежедневный пост закончится, ему станет лучше. Он взглянул на Сакра,