Девушка из Монтаны - Грейс Ливингстон Хилл

посмела. Не позволила даже мысли об этом отразиться в ее глазах. Она снова напустила на себя тот непроницаемый вид, с которым стояла возле могилы. Он решил, что она окаменела от горя.

– Я же уже сказала, что помощь не нужна, – проговорила она, стараясь, чтобы голос ее звучал так же безжизненно-ровно, как и когда она благодарила друзей брата.

– Я понял, но ты осталась совсем одна, – произнес он вкрадчиво, и ей стало страшно от этих слов. – Мне просто жалко тебя.

Он подошел ближе – лицо ее сохраняло холодное спокойствие. Она инстинктивно глянула на дверь кладовки, где лежал ремень брата с двумя пистолетами в кобуре.

– Вы очень добры, – сказала она, сделав над собой усилие, – но сейчас мне лучше побыть одной.

Как же трудно было ей говорить вот так ровно и отстраненно – больше всего на свете ей хотелось наброситься на него с проклятиями, но она просто смотрела в это лицо, лицо зла, и страх куда больший, чем страх смерти, подкрался к ней.

Ее мягкое достоинство только подхлестнуло его. Откуда она набралась этих царственных манер, она, рожденная в горной лачуге, выросшая в глуши? Почему ее произношение так отличалось от говора тех, кто ее окружал? Братец у нее был совсем не такой, мать была женщиной простой и тихой. Отца он не знал, потому что появился здесь недавно – скрывался в этом штате, поскольку был в розыске в другом. Человек с большим опытом, он дивился ее дикой, надменной красоте – и злорадствовал: ему нравилось думать, что она в его воле, что он может воспользоваться ее беззащитностью.

– Ничего хорошего в том, что ты совсем одна, нет, сама знаешь, и я пришел тебе на защиту. Кроме того, тебя нужно подбодрить, малышка. – Он придвинулся ближе. – Ты же знаешь, Бесс, ты мне нравишься, и я намерен позаботиться о тебе. Ты совсем одна, бедняжка!

Он стоял так близко, что она почувствовала на щеке его дыхание. Смертельно побледнев, она прямо смотрела на него. Неужели не найдется ничего на земле и в небесах, чтобы спасти ее? Мать! Отец! Брат! Никого не осталось! Ах! Если б она знала, что ссора, закончившаяся гибелью брата, вспыхнула из-за нее, возможно, гордость за брата умерила бы ее скорбь и отчаяние.

Глядя в зеленый огонь, полыхавший в его адском взоре, она собрала все свои юные силы и заставила себя хранить спокойствие. Она не отпрянула в ужасе от этого человека, а сделала лишь небольшой, спокойный шажок назад – так могла бы вести себя женщина много опытнее и получившая куда более светское воспитание.

– Напомню, – сказала она, – что мой покойный брат лежал вот здесь совсем недавно, – и она указала на середину комнаты. Это напоминание прозвучало будто обвинение стоявшему перед ней мужчине. Он отступил, как если бы в этот момент в комнату вошел шериф, непроизвольно глянул туда, где совсем недавно стоял гроб, нервно рассмеялся, затем снова собрался.

Девушка набралась смелости. Ей удалось сдержать его сейчас, но сможет ли она удерживать его и дальше?

– Подумайте сами! – сказала она. – Его только что похоронили, и разве можно говорить о любви в той же комнате, откуда вынесли его гроб? Пожалуйста, дайте мне побыть какое-то время одной. Я не могу сейчас ни говорить, ни думать. Вы же знаете, мертвых следует уважать, – она с мольбой смотрела на него: отчаяние придавало ее игре достоверность. Она словно пыталась усмирить льва или безумца.

Он был восхищен – ох, умна! Он уж было собрался возразить ей, высмеять ее, потому что вспомнил, какой взгляд был у ее брата за мгновение до того, как он выстрелил в него, однако в ее просьбе ему послышалось и обещание. Да, эта не из тех девиц, которых легко завоевать. Будет стоять на своем, и, может, даже и лучше дать ей время поупрямиться. Такая игра куда интереснее.

Она увидела, что ее трюк срабатывает, и задышала свободнее.

– Уходите, – произнесла она с намеком на улыбку. – Уходите. На время, – и снова попыталась улыбнуться.

Он шагнул вперед с намерением обнять и поцеловать ее, но она резко отступила и вытянула вперед руки, отстраняясь.

– Я же сказала, сейчас вам лучше уйти. Ступайте, ступайте, а то я никогда больше не стану с вами разговаривать.

Он глянул в ее глаза и почувствовал в ней силу, которой не мог не повиноваться. Он угрюмо отошел к двери.

– Однако, Бесс, так с друзьями не поступают, – сказал он с укоризной. – Я пришел, чтобы позаботиться о тебе, сказал, что люблю тебя, что хочу быть с тобой. У тебя никого другого нет…

– Замолчите! – вскричала она трагическим голосом. – Неужели вы не понимаете, что так нельзя? Брат только что умер. Мне нужно время, чтобы его оплакать. Этого требуют приличия!

Теперь она стояла, прислонившись к двери кладовки, в которой лежали два пистолета, и за спиной нашаривала деревянную щеколду.

– Вы совсем не уважаете мое горе. – У нее перехватило дыхание, она прикрыла рукой глаза. – Как я могу вам верить, если вы совсем меня не слушаете?

Это остановило мужчину. Он был покорен тем, что она вот-вот расплачется – надо же, что-то новенькое, трогательная слабость. Очаровательно!

– И как долго прикажешь ждать? – сдался он.

Она почувствовала такое отчаяние, что не могла вымолвить ни слова. О если б она осмелилась выкрикнуть ему прямо в лицо: «Вечность!» Если б она могла добраться до пистолетов и выстрелить – это был бы самый меткий выстрел на всем Тихоокеанском побережье. И самый безумный.

Она прижала пальцы к вискам в попытке что-то придумать. Наконец и она сдалась:

– Три дня.

Он тихо выругался и грозно сдвинул брови. Она вздрогнула, поняв, каково это будет – оказаться всецело в его власти. Он натешится ею и выбросит прочь. Или просто убьет, когда она ему надоест! Жизнь в горах научила ее распознавать зло.

Он снова приблизился к ней, и ей показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Выпрямившись, она холодно произнесла:

– А сейчас вам следует уйти, и не думайте возвращаться по крайней мере до завтрашнего вечера. Идите!

И она улыбнулась ему – открыто, смело. Как ни странно, он отступил и уже в дверях повернулся и спросил:

– Можно поцеловать тебя на прощание?

Она непроизвольно вздрогнула, но протестующе выставила руки и, покачав головой, опять с улыбкой произнесла:

– Нет, не сегодня!

Он ушел, вроде бы поняв ее, но явно недовольный. Она уже было решила, что все кончено, но услышала его шаги со двора – он снова