Девушка из Монтаны - Грейс Ливингстон Хилл

направлялся к дому. Она метнулась к порогу, чтобы встретить его: нельзя позволять ему снова войти! Ну почему она сразу не заперла за ним дверь? Она застыла на пороге, а он уже было занес ногу, чтобы этот порог переступить. Сейчас, в ярком солнечном свете, она ясно видела, какое коварное у него лицо.

– Ты сегодня ночью будешь совсем одна.

– Я не боюсь, – спокойно ответила она. – Никто меня не потревожит. Разве вы не знаете, что в первую ночь после похорон дух человека является в свой дом? – она чуть было не произнесла «убитого человека».

Это была ее последняя отчаянная попытка.

Стоявший перед ней вздрогнул и нервно оглянулся.

– Тебе лучше сегодня уйти отсюда со мной, – сказал он, отступая от входа.

– Солнце садится. Вам пора, – произнесла она величественно, и он взобрался на свою резвую лошадь и ускакал по горной дороге.

Она глядела вслед его силуэту, четко вырисовывавшемуся на фоне кроваво-алого солнечного диска, который опускался все ниже и ниже. Она видела обвислые поля его шляпы, видела мускулистый торс, когда он обернулся посмотреть на нее, все еще стоявшую на пороге. Он и сам не мог понять, почему вот так уехал, однако уехал – и хмурился всю дорогу. Ну ничего, злобно подумалось ему, он еще вернется.

Наконец он исчез вдали, а девушка подняла глаза к небу, на котором уже показалась призрачная бледная луна. Она осталась одна.

Глава 2. Побег

Страх отступил, когда девушка поняла, что будет одна и по крайней мере на несколько ближайших часов свободна. Спаслась! Но все равно она слышала отзвук его последних слов, видела мерзкую улыбочку, когда он помахал ей на прощание и пообещал завтра вернуться.

Она была уверена, что дожидаться ночи он не станет. Да он и сейчас еще может вернуться. Она снова вгляделась в темнеющую дорогу, прислушалась – топот копыт затих вдали. Надо спешить. Он дрогнул, когда она заговорила о призраке, но вполне может набраться смелости. Ее передернуло при мысли, что он может вернуться ночью. Бежать, бежать!

Все ее замершие было чувства обострились. Перед мысленным взором проносились самые невероятные планы. Она вошла в дом, заперла на засов дверь. Она двигалась быстро, ни минутки терять было нельзя. Кто знает? Он может вернуться до того, как окончательно стемнеет. Его трудно провести, он опасен. Единственный шанс – убраться отсюда как можно скорее, сбежать, спрятаться.

Первым делом она взяла из кладовки ремень и закрепила его на талии. Достала и зарядила пистолеты – у нее даже дыхание перехватило, когда она увидела, что пистолеты не были заряжены и что, если б даже ей и удалось до них добраться, никакой пользы они бы ей не принесли.

Она вставила в прикрепленные к ремню ножны острый нож брата и начала собирать провизию. Запасы вышли скромными – немного вяленой говядины, кусок сыра, кукурузная крупа, шмат солонины, горсть дешевых кофейных зерен, черствый кукурузный хлеб. Помедлила возле котелка с вареными бобами – тащить его с собой будет, конечно, неудобно, но взять все-таки стоит. Больше ничего такого в доме не было – их припасы истощились, потому что в последние несколько дней ей было не до хозяйства. В эти дни она о еде и не думала, но сейчас вспомнила, что за весь день у нее маковой росинки во рту не было. Она заставила себя съесть несколько кукурузных сухарей, запить кофе, который еще оставался в кофейнике – ела она на ходу, не теряя времени.

В доме нашлось несколько старых мешков из-под муки. Она уложила припасы в два мешка, котелок с бобами поставила на самый верх, надежно все завязала. Затем направилась в свою комнатушку и оделась еще в несколько дополнительных одежек – гардероб у нее и так был небогатый, а это был самый удобный способ его транспортировки. Надела на палец материнское обручальное кольцо, которое хранила в шкатулке как святыню, перед этим склонив голову и словно попросив у матери разрешения. Это была символическая точка, означающая конец ее жизни в этом доме, а само кольцо будет охранять ее в жизни будущей.

Еще обнаружилось несколько бумаг и пожелтевших от времени писем – мать тщательно их оберегала. Одно было свидетельством о браке, а что лежало во втором, девушка не знала. Она никогда в него не заглядывала, но знала, что мать очень берегла его. Все это она приколола булавкой к лифу ситцевого платья, с изнанки. Теперь она была полностью готова.

Она окинула последним быстрым взглядом дом, в котором провела всю жизнь, взяла оба мешка, сняла с крючка старое отцовское пальто; вспомнив в последнюю минуту, сунула в его карман несколько спичек и единственную остававшуюся в доме свечку, вышла из дома и прикрыла за собой дверь.

Постояла, глядя на дорогу, снова прислушалась – все было тихо, только где-то в отдалении раздавался волчий вой. К этому времени луна поднялась высоко, светила ярко, и в этом мягком серебряном свете ей было не так одиноко, как в домике, где неровно горела лишь одна свеча.

Девушка торопливо проскользнула через освещенный луной двор в тень полуразрушенного амбара, где переминался с ноги на ногу тощий верный конь, на котором брат совсем недавно отправился навстречу погибели. Девушка двигалась неслышно, как кошка.

Она уложила старое пальто на лошадиную спину, накинула принадлежавшее брату седло – своего собственного у нее не было, но она могла скакать и в его седле, да и вообще без седла, в любом случае верхом она чувствовала себя очень уверенно, – и ледяными от волнения, дрожащими пальцами закрепила подпруги. На луку седла повесила мешки с провизией. Затем с превеликой осторожностью обмотала рогожей лошадиные копыта: добираться до большого мира ей предстоит бесшумно и не оставляя следов.

Конь тихо заржал, когда она принялась неловко закутывать его копыта: ему явно не понравились новые аксессуары, но в ее руках он был готов терпеть все что угодно.

– Тихо, – прошептала девушка и погладила лошадиную морду. Конь ткнулся носом ей в ладонь: кажется, понял.

Она вывела коня на залитое лунным светом пространство, снова вгляделась в лежавшую впереди дорогу – ты была совершенно пуста, хотя сердце девушки колотилось как бешеное: в каждом шорохе ей слышался топот копыт.

От дома шли три пути, и каждый из них вряд ли бы удостоился чести носить звание дороги. Одна тропа шла вниз по склону, по ней они добирались до лежавшего в пяти-шести милях к