Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

и замшу. Нет, такое попросту невозможно. Но тяжелогруженые баржи плыли и плыли на север, гонимые течением. А на юг по тому берегу тянулись лошадями такие же тяжелые баржи, и было их немало на реке.

Так потихоньку прошел в разъездах весь день, и самое удивительное, что Волков устал не меньше обычного, даже больше, хотя ничего за день не сделал, только удовольствие получал.

Обедать они не обедали, завтракали долго, а вот как солнце покатилось к горизонту, решили искать себе ужин. Выбрали тихую харчевню, где не воняло, но уж теперь кавалер своих людей решил не баловать — с утра потратились, теперь и бобов поедят. Сели, и все было хорошо. Стол был чистый, еда доброй, пиво свежим. И глянулась кавалеру местная девка. Молодая, со всеми зубами, одна из всех выглядела не потасканной и опрятной, нагло клянчила пиво у приказчиков и мелких купчишек. Улыбалась Волкову и показывала крепкие икры, не стесняясь задирать юбку. Видно, и выше ноги у нее были крепкие, да и сама она вся ладная и на язык острая. Волков хотел уже позвать ее, купить ей пива, да долго раздумывал — вцепилась деваха в пьяненького купчишку и с ним ушла. Кавалер насупился и сидел, не спеша пил пиво в надежде, что купчишка девку долго не удержит и она придет в харчевню снова. Но вечер наступил, а та девка так и не появилась. На дворе уже темнело, телеги освободили дороги, харчевня стала полна народа. Пришли другие гулящие девки, но такой ладной среди них не было, и Волков велел своим людям собираться.

Они поехали в гостиницу. Можно, конечно, было поездить по кабакам, поискать на ночь себе девицу, да как-то не захотелось ему. Решил, что позовет Эльзу, не все же Сычу ею пользоваться. Ёган принес воду, забрал несвежую одежду, а Волков налил вина и сказал ему:

— Девчонку приведи ко мне.

Сам стал к зеркалу, пил вино и разглядывал себя. И вдруг заметил то, чего раньше у него не было. А не было у него и намека на живот. У солдат не бывает животов, не та жизнь у них, чтобы пузо растить. И в гвардии тоже не отрастишь, хоть жизнь там намного легче солдатской. А тут на тебе, вылезло. Он стал боком. Да, живот, несомненно, появился. Конечно, это не то брюхо, что через ремень висит, но все-таки есть. Раньше, когда служил в гвардии, Волков и его сослуживцы городское ополчение, набранное из бюргеров и городской стражи, презрительно называли пузанами. Таких они не считали ни достойными противниками, ни стоящими союзниками. Одно слово — пузаны.

Так и пребывал он в огорчительной растерянности, когда пришел Ёган и сообщил ему:

— Господин, а девки-то нигде нет.

— Как нет? — удивился Волков.

— Так нету ее. Была только что, Сыч и монах ее видели недавно в людской, у своей лавки сидела, пела что-то, а сейчас нет. Думали, в нужник пошла, так Сыч проверил, крикнул — и там нет ее.

Это известие огорчило Волкова больше, чем появившийся живот. Уж чего точно ему не хотелось, так это одеваться и тащиться куда-то на ночь глядя и выбирать себе бабенку.

— Ищите, — строго сказал он, — не найдете, отправлю вас другую мне искать.

— Ищем, — произнес Ёган со вздохом и ушел.

Сам Волков зажег в подсвечнике все пять свечей, чтобы не заснуть, пошел в спальню и повалился на перины в ожидании.

И тут в дверь постучались, чуть подождали и еще раз постучались. То был не Ёган, дурень вечно забывал деликатничать. Видно, девчонка нашлась; дуреха, дверь вроде не заперта, а она не входит. Волков встал и, как был бос, пошел, взяв с собой подсвечник, проверить, вдруг он закрыл дверь.

Кавалер толкнул ее, чтобы впустить Эльзу, и замер, пораженный — одна рука на ручке входной, а во второй подсвечник. Перед ним стояла не девочка с худыми ногами и тощим задом, а ангел в обличии женском, не иначе: прекрасная Анхен, которую все звали благочестивой, и свет от нее шел, освещая полутемный коридор.

Была она в платье изумительном, работы искусной, с лифом таким прозрачным и тонким, что под ним кавалер разглядывал округлые пятна сосков. Не ткань, а насмешка, грудь ее словно и не прикрыта вовсе. А плечи и руки так и совсем голы, только шаль наброшена такого же тонкого полотна, что и лиф у платья. На голове, на затылке, красовалась заколка из синего шелка, что так хорошо шел к ее темно-серым глазам, а руками своими она платок комкала от волнения, и щеки ее тоже красны были. Улыбалась красавица неловко, смущалась. Ждала, что он заговорит с ней, но кавалер от вида ее так растерялся, что и слова молвить не мог. Молчал и подсвечник держал да глаза на красоту таращил. Как мальчишка, оторвать взгляда не мог от груди ее, хотя уже и зрелый муж был.

И тогда заговорила женщина, краснея еще гуще, и словно колокольчиком из серебра чистого звенела:

— Не потревожила ли я вас, рыцарь божий, в час такой?

И вроде как телом своим роскошным к нему подалась, войти, наверное, хотела.

Он сначала от волнения только кивнул в ответ, но тут же, одумавшись, сказал:

— Нет, отчего же.

Но дверь ей не распахнул, а почему, и сам понять не мог, так и стоял на пороге, не приглашая гостью войти. Боялся, что ли.

— Как увидала вас у себя в приюте, так все забыть не могу. — Колокольчик, да и только. Она так говорила, что от голоса одного можно было с ума сойти. — Дай, думаю, навещу, мне, женщине одинокой, авось не в укор к мужчине зайти да поговорить.

— Не в укор, — машинально соглашался Волков. А сам думал, что в укор. — А о чем же вам со мной говорить?

— А хоть о Вильме и делах, что в городе творятся. Неужто мы разговора себе не найдем? — Она глядела на него и лукаво, белозубо улыбалась.

— Найдем мы разговор себе, — кавалер сначала стеснялся глянуть на ее грудь, а теперь уже разглядывал открыто и наполнялся желанием.

А она видела это и продолжала, приближаясь к нему:

— Да про вас я хочу говорить больше, а не о делах.

Он изумился и на грудь ее пялиться перестал, в глаза серые глянул. А женщина звенела дальше:

— Как пришли вы к нам, так затосковала я, годами одни бабы да девки вокруг, из мужей только привратник, да и какой он муж. Место пустое.

Он стоял и слушал