Тео. Теодор. Мистер Нотт - Hashirama Senju

— Вы ярко подчёркиваете проблемы нашего общества. Да. Сейчас я понимаю, что нужно было не слезать с супруги, как это делал ваш будущий свёкр, ха-ха-ха! А то некому ходить на матчи моих любимых «Паддлмиров»!

Подхалимы из окружения тут же угодливо рассмеялись, а Теодор улыбнулся. Это действительно было хорошим комплиментом. И одновременно подчёркивало, что Яксли знает о том, с кем связан Нотт, и мог угрожать им. В слоях интриг, которые могли прятаться за словами Верховного чародея, даже Теодору легко было запутаться.

— Надо надеяться, что это станет уроком моим сверстникам и всем, кто старше, сэр. Чтобы в две тысячи… девятом, получается? Году в Хогвартс пошли сотни молодых магов.

— Истинно так! — Яксли вздёрнул подбородок. — А что же до школы… мой старый декан Гораций снова затеял театральное представление, как он любил, я слышал?

— Вы в списке желанных гостей, — Нотт склонил голову набок. — Для Верховного чародея отведено место в первых рядах, милорд.

— Непременно, лорд Нотт.

Яксли дёрнули за рукав и что-то шепнули, и он, прервавшись на полуслове, спешно откланялся и зашагал в окружении своих манкуртов к выходу. Теодор так же поспешил обратно в Хогвартс.

Глава 132

Рождественское убранство замка было скромным. Речь Кэрроу про отказ от маггловских праздниках не могла не приниматься во внимание, да и директор Снейп никогда не отличался радушным и праздничным настроением. Хотя Рождество всё же праздновал — в девяносто втором на глазах Теодора его выдернул с праздника директор Дамблдор, чем Снейп был очень недоволен.

Тем более праздничным его нельзя было назвать по сравнению с тем, как блистал Хогвартс ещё тремя годами ранее — в период Святочного бала и турнира Трёх волшебников. Тогда во внутреннем дворике появился зимний сад, повсюду стояли ледяные скульптуры, под факелами были развешаны венки…

Чего не было в этом году — того не было.

Зато в коридорах миссис Пинкертон наколдовала лёгкие снежинки, визуальную иллюзию, которая создавала какое-никакое настроение приближающегося праздника. Ну, для тех, кто его праздновал.

Рождественские подарки в этом году Теодор ограничил в основном открытками, закупленными оптом ещё в середине осени. Обстановка вокруг и отсутствие значительных поступлений средств затрудняли какой-либо другой формат обмена поздравлениями.

Вторничное утро засыпало его сотней писем корреспонденции, которую в мешке ему вручила смотрительница, отметив, что пустить этот поток в Трапезный зал было бы попросту глупо. Теодор поблагодарил её, согласившись, и понадеялся, что послания с ядами она уничтожила сама.

В ответ женщина лишь загадочно улыбнулась, словно бы её звали не Мэри Пинкертон, а Джоконда.

День пролетел незаметно. Тут пары, там какие-то вопросы, и вот уже прошёл ужин, после которого под командованием Слагхорна студенты принялись заниматься перестановками. В силу того, что достаточно много студентов участвовало в подготовке театрального представления магического театра, в зале было достаточно мест для гостей — и их ожидалось так же немало.

Теодор не встречал их сам, этим занимались директор, деканы и профессора, но давал последние наставления. Лаванда Браун бегала с успокоительным зельем, выданным ей мадам Помфри, Невилл, сжав зубы, слушал уговоры Теодора не бросаться проклятьями в младшего Лестрейнджа, если бы тот пришёл, а Лавгуд и Скамандер с блаженным видом перечитывали рукописные копии сценария.

Наконец, пришло время, чары Слагхорна издали звонок, и Теодор вышел на подмостки. Ему нечасто приходилось заниматься публичными выступлениями. Сегодня он облачился в парадную мантию, которая придавала ему величественный вид. С палочкой в руке Тео ступил на подмостки. Его задача была сложнее, чем просто дать вступительное слово и задать тон действа на сцене, что мог бы сгладить резкие реплики актёров. Ему нужно было и проявить магический талант, и трансфигурировать декорации вокруг себя в открывающую сцену — воздушный шар Руфуса.

Нотт глубоко вздохнул, досчитал до десяти и повёл палочкой, раздвигая кулисы.

Его взору предстал зал, тут же погрузившийся во тьму. Все потоки магического света, которым управляли неугомонные братья Криви, перешли на него.

— Дамы и господа, волшебники и волшебницы! — провозгласил Теодор Нотт. — Сегодня, в день силы Йоля и канун Рождества, театр школы Хогвартс представляет вам премьеру магической постановки Пандоры Лавгуд под названием: «Депония»!

Это было их общее решение с отцом Лавгуд, который участвовал в дискуссии заочно через письма. Лавгуды отдавали себе отчёт в том, что их история была несколько вызывающей, а списать её авторство на покойную мать Луны было решением, которое позволяло обезопаситься от прямых обвинений.

Зал зааплодировал. Теодор отошёл в сторону, но не сошёл со сцены. Начиналось самое важное. Его роль Рассказчика.

— Депония — прекрасный мир. Он был таким, пока магглы не превратили его в огромную мусорку, наполненную отходами, следами бесчисленных войн и глупости простецов. Маги Депонии не стали это терпеть и покинули умирающую планету, перебравшись на Элизий. Огромный город в облаках, где жили только маги и жила только магия. Но не вся магия покинула Депонию — так, в заштатном городке Кувак жил волшебник-самоучка, юный Руфус. Конечно же, он хотел быть вместе с магами. На Элизии.

Тщательно проговаривая каждое слово, Теодор взмахивал палочкой, и портьеры превращались в глубокие нарисованные пейзажи — ведь это была обратная трансфигурация; ящики — в кучи хлама, а доски сцены — в разномастные и разноцветные пластины.

Из-за кулис вышел Рольф Скамандер, и роль Теодора на этом была закончена. Он спешно сбежал вниз по темноте и сел на предназначенное ему место. Ральф заговорил, и эзоповым слогом полилась из него сатира — они готовились к этому все эти месяцы. Теодор прикрыл глаза в муках. Впрочем, сам он сделал всё, что мог.

Со сцены он видел разные лица в зале. Чета Уизли, их старший сын с супругой, лорд Руперт бросались в глаза рыжей шевелюрой. Августа Лонгботтом сидела с прямой спиной в дальней части зала, чтобы в любой момент сбежать из общества Пожирателей смерти. Ходили слухи, что она прокляла одного из авроров, когда тот хотел допросить её по делу Поттера, и половину осени скрывалась в ненаносимых убежищах. Её лицо обрамляла шляпка с чучелом гриффона.

С другой стороны зала, на передних рядах, рядом с директором, виднелись и другие лица. Скучающий мужчина с седыми волосами («Долохов», — подсказали ему воспоминания с зимы девяносто шестого, когда изображения беглых узников Азкабана были напечатаны в «Пророке») соседствовал с лордом Яксли, напротив, неотрывно заинтересованным в том, что показывали студенты. Лорд Кэрроу жался к директору