Имя тени - Александр Григорьевич Самойлов

Кэнта в это время увлёкся выбором персиков у соседнего лотка, подставив убийце спину.

У Дзюнъэя не было ни секунды на раздумья. Он не мог напасть открыто. Он не мог крикнуть. Он мог только одно — предотвратить убийство, оставаясь в роли неуклюжего Дзюна.

Его взгляд упал на телегу, стоящую рядом. Она была доверху загружена бочками с солёной сельдью. Огромными, тяжёлыми.

Не думая, действуя на чистом инстинкте, Дзюнъэй сделал вид, что поскользнулся на рыбьих потрохах. Он громко и нелепо шлёпнулся на землю, а его нога в это же время с силой ткнулась в колесо телеги. Расшатанное давним использованием, колесо поддалось. Одна из бочек с громким скрежетом съехала с телеги и покатилась прямо по пути «торговца», намеревавшегося сделать шаг в сторону Кэнты.

— Осторожно! — крикнул кто-то.

«Торговец», увидев несущуюся на него тяжёлую бочку, инстинктивно отпрыгнул назад. Но он поскользнулся на такой же слизи, на какой «упал» Дзюнъэй. Его ноги подкосились, он полетел навзничь, а из его руки выскользнул тот самый длинный нож и с лёгким плеском упал в сточную канаву.

Всё произошло за считанные секунды. Бочка с грохотом вкатилась в чей-то лоток с глиняной посудой, подняв крик и ругань. «Торговец» лежал в луже, отплевываясь и ругаясь уже совсем не как продавец. А Кэнта, привлечённый шумом, обернулся как раз в тот момент, когда Дзюнъэй, весь перемазанный, поднимался с земли.

— Дзюн! — Кэнта покатился со смеху. — Опять ты! Ну ты и катастрофа ходячая! Видел, этого раззяву? На собственной рыбе поскользнулся! Вот даёт!

Он подошёл к «торговцу», который пытался выбраться из лужи, и протянул ему руку.

— Эй, дружище, цел?

«Торговец», багровый от злости и унижения, что-то пробормотал, выхватил свою руку и начал шаркать по грязной воде в поисках ножа. Дзюнъэй уже видел, где тот лежал, и, зайдя в воду, ногой подтолкнул его ещё глубже в сточную канаву.

— Ладно, пошли отсюда, — Кэнта потянул Дзюнъэя за рукав. — Здесь сейчас разборки начнутся. А ты молодец! Настоящий борец с преступностью! Устроил диверсию прямо в логове врага! — он снова засмеялся, совершенно не подозревая, насколько он близок к истине.

Они ушли с рынка, оставив за спиной хаос и разъярённого неудачливого убийцу. Кэнта всю дорогу хвалил Дзюна за его «невероятную способность попадать в нелепые ситуации, которые почему-то всегда заканчиваются хорошо».

Дзюнъэй шёл рядом, отряхиваясь, и чувствовал, как по его спине бегут ледяные мурашки. Это была не победа. Это было первое предупреждение. Первая ласточка. Клан действительно начал охоту. Убийцы уже здесь, среди них.

Он не спас Кэнту. Он лишь отсрочил неизбежное. И следующий удар будет нанесён откуда не ждут. Часы тикали, песок утекал, а тень за спиной друга становилась всё длиннее и чернее.

* * *

После инцидента на рынке Дзюнъэй понял: он больше не может справляться в одиночку. Он был на грани срыва. Каждая тень таила угрозу, каждый шорох звучал как приговор. Он не спал, почти не ел, а его попытки незаметно охранять Кэнту стали настолько очевидными, что тот начал подшучивать:

— Что, Дзюн, опять за мной увязался? — кричал он через плечо, направляясь в туалет. — Боишься, что я в выгребную яму провалюсь без твоего присмотра? Или у тебя на меня виды, а? Предупреждать надо!

Шутки Кэнты, обычно поднимавшие ему настроение, теперь резали как нож. Доверие и простота друга были ещё одной стеной в его стеклянном колоколе. Он не мог больше молчать. Но он не мог и говорить. Оставался один человек.

Он дождался вечера, когда старый мастер Соко, как обычно, совершал свой неторопливый обход сада. Дзюнъэй вышел к нему, его руки дрожали, а в глазах стояла такая бездонная усталость и отчаяние, что Соко, увидев его, сразу перестал насвистывать.

Они молча прошли в чайный домик, стоявший в глубине сада. Соко молча поставил воду на огонь, достал две простые чашки. Он не задавал вопросов. Он просто ждал.

Дзюнъэй сел на циновку, сжав кулаки на коленях. С чего начать? Как объяснить всё, не раскрывая всего? Он взял тонкую палочку и на песке, рассыпанном в специальном подносе для медитации, начал рисовать.

Сначала он нарисовал себя. Маленькую, испуганную фигурку. Потом рядом — силуэт Кэнты, большего размера и с глупой улыбкой. Затем он провёл линию, отделяющую их от другого, угрожающего силуэта с глазами-точками.

Он показал на угрожающий силуэт, потом на Кэнту, и провёл пальцем по горлу. Потом посмотрел на Соко.

Старый мастер внимательно следил за рисунком. Его лицо было непроницаемым.

— За тобой охотятся, — тихо сказал он. — И твой друг — их мишень.

Дзюнъэй энергично кивнул. Он разгладил песок и начал рисовать снова. Теперь он изобразил себя между угрожающим силуэтом и Кэнтой. Он показал, как пытается закрыть друга собой, но при этом от него самого к угрожающему силуэту тянутся невидимые нити. Он пытался объяснить, что он и жертва, и часть угрозы одновременно.

Это было сложно. Слишком сложно. Он видел, как в глазах Соко мелькает недоумение. В отчаянии Дзюнъэй начал рисовать быстрее, линии становились рваными, неразборчивыми. Он изобразил мёртвую птицу, кость, зажатую в клюве. Он показывал на календарные отметки на стене, показывал десять пальцев, потом меньше…

Он понимал, что выглядит как сумасшедший. Его «исповедь» была хаотичным, бессвязным бредом. Он чувствовал, как слёзы злости и беспомощности наворачиваются на глаза. Он швырнул палочку и закрыл лицо руками, его плечи затряслись.

Последовала долгая пауза. Было слышно только шипение кипящей воды. Потом Соко медленно налил чай в две чашки. Аромат свежезаваренной хризантемы наполнил маленький домик.

— Иногда, — тихо начал Соко, — чтобы спасти сад, приходится выпалывать сорняки. Но садовник всегда пачкает руки. Важно помнить, ради чего ты это делаешь.

Дзюнъэй поднял голову. В глазах старика не было осуждения. Была лишь глубокая, усталая печаль.

— Ты просишь совета, но не говоришь всей правды. Это мудро. — Соко сделал глоток чая. — Но и я не могу дать совет, не видя всей картины. Кто твои враги?

Дзюнъэй замер. Это был момент истины. Он мог отказаться. Или он мог довериться. Он медленно протянул руку и на чистом месте песка с идеальной точностью вывел знак клана Кагэкава — стилизованную волну.

Соко замер. Его чашка остановилась на полпути ко рту. Он долго смотрел на знак, а потом медленно, тяжело выдохнул.

— О. — Это было не слово, а стон. — Это… глубокие воды. Очень глубокие. И опасные.

Он поставил чашку и некоторое время молча смотрел