В поисках рая. Экспедиция «Кон-Тики» - Тур Хейердал

Теи видел, как Теке вставил человеку, сломавшему ногу, искусственную кость из дерева. Больной поправился и мог ходить.

Но еще интереснее знаменитые операции на черепе. Один островитянин, живший в Уиа, упал и пробил себе голову. Его доставили к Теке. После пляски и заклинаний врач принялся за дело. Он промыл рану, удалил осколки кости и тщательно выровнял края отверстия, стараясь не задеть мозг (если был поврежден мозг, кудесник не брался за лечение). Затем Теке вставил в отверстие гладко отполированный кусок ореховой скорлупы. В кости и в скорлупе он просверлил много дырочек и сшил все вместе ниткой из кокосового волокна. Рана зажила, и пострадавший благополучно жил еще много лет.

В то время такая операция не считалась редкостью. Мы, конечно, читали об этом, но совсем другое дело самому увидеть неопровержимое свидетельство. В старом склепе мы нашли черепа: одни, оплетенные кокосовым волокном, висели под сводом, другие лежали на полу, и на одном из них мы обнаружили шов — след операции!

Этот череп нам разрешили унести с собой.

— Цивилизация — странная причуда, — заявила однажды Лив. — Без нее отлично можно обойтись!

Мы лежали на траве, отдыхая после обеда. Ноги — в журчащем ручейке, голова — в тени пальмы, тело подставлено лучам солнца.

Гудели жучки, шумел прибой. В ручье, удовлетворенно хрюкая, стоял поросенок; то и дело выбегала погреться на солнце ядовито-зеленая ящерица.

В долине мир, тишина, мягко качаются зеленые кроны. Теи Тетуа и Момо спят в своем доме.

— Нет, — возразил я, — все-таки у цивилизации много хороших сторон.

— Да, конечно, — ответила Лив, — но они всего-навсего призваны возместить ее же недостатки. Ну скажи, например, кому здесь нужна музыка?

— Это верно, — согласился я, — ручей журчит, и птицы щебечут, и…

— Нет, я не про то, — перебила Лив, — не про звуки, а про настроение, которое они создают. Здесь сама природа переполняет душу!

— Так-то оно так, но мы только рады были, когда попали на Хива-Оа, к врачу…

— Вот именно, — подхватила Лив, — а кто занес сюда болезни?

— Ладно, ты права, но ведь теперь поздно говорить об этом. Невозможно всех заставить расстаться с городами.

— Конечно, поздно. Я просто так…

Мы поднялись и пошли в ручей. Набрав воды в горсть, я напился; блестящие чистые капли падали с ладони вниз.

— Погляди, Лив, — сказал я, — до чего вода красивая.

Лив рассмеялась.

— Сидя в ванне, ты об этом не задумываешься! Все-таки портит нас цивилизация, заставляет прятаться в скорлупу. Шум, гам, гонка — если все воспринимать, лопнешь от впечатлений!

— Ну и хватит об этом, — ответил я, стоя под струями маленького водопада, — зато сейчас нам хорошо!

Так проходили дни. Простая счастливая жизнь, приволье… Мышцы всегда в работе, душа открыта впечатлениям. Никаких связей с большим миром. Даже подумать о нем было как-то странно. Когда мы рассказывали Теи Тетуа про самолеты, то удивлялись не меньше его. Мир техники казался нам огромным и страшным. Мы словно попали на другую планету.

Однажды, рубя дрова в лесу, я услышал лай. Потом показалось несколько полинезийцев — две семьи пришли из-за гор в гости к Теи Тетуа. Старик был в восторге.

Их соблазнили рассказы Тиоти, который распространил слух, будто мы засыпали Теи Тетуа всевозможными подарками. Мы быстро поладили с новыми соседями, стали вместе охотиться, вместе ловить рыбу, деля добычу поровну.

Иногда океан вел себя смирно, и мы купались и ловили спрутов. Островитяне ели их сырыми. Нарочно, чтобы подразнить нас, они жевали живых спрутов, которые обвивали их шеи длинными щупальцами! Мы с ужасом смотрели на них, а они хохотали до упаду.

Момо любила щекотать нежные пятки Лив. И когда та, не выдержав, прыскала, девочка покатывалась со смеху. У самой Момо кожа на пятках была толстая, и она безболезненно могла срезать ее целыми слоями. От такого зрелища Лив испуганно визжала — на радость и потеху островитянам.

Вечерами у костра мы пели древние песни, которым нас обучил Теи Тетуа, слушали его рассказы.

Словом, в долине Уиа царила настоящая идиллия. Увы, недолго… Видя, что первые две семьи не возвращаются, потянулись через горы и другие. Старику Теи приходилось туго: гости трудолюбием не отличались, требовали от хозяина, чтобы он о них заботился. Дед из кожи вон лез, чтобы всех накормить, а они только посмеивались над ним: вот ведь глупый!

И стало здесь так же шумно, как было в Омоа. Варили апельсиновое пиво, и даже дети напивались допьяна. Момо тоже. Хуже всех вел себя метис по имени Наполеон. В хмелю он терял рассудок. Он уже забил до смерти двух жен, а теперь ухаживал за вдовушкой Хакаева, которая перебралась в Уиа, схоронив мужа. Она заплатила отцу Викторину четыреста франков, чтобы тот своими молитвами открыл покойнику ворота в Царство Небесное, и была теперь свободна.

По ночам нашу хижину начали навещать воры. Жизнь в долине Уиа потеряла всякую прелесть. А тут еще случилось такое, чего мы никак не ждали: новые пришельцы восстановили против нас Теи Тетуа. И он потребовал с нас деньги за пользование участком, за фрукты, за все, что мы получили и что он еще только собирался нам дать. Подарки его больше не устраивали — только деньги!

Помню день, когда мы, сидя на лесенке нашей хижины, вдруг заметили на горизонте дымок. Пароход! Первый с тех пор, как мы покинули Таити.

Прежде мне как-то не верилось, что потерпевшие кораблекрушение, попав на тропический островок, с утра до вечера всматриваются в океанские дали, ожидая, когда появится корабль-спаситель. И вот мы сами не можем оторвать глаз от маленького клуба дыма. Появились мачты, труба, нос… Уже весь пароход видно! Идет к нам. На нем люди из нашего собственного мира. Стоят на палубе, любуются чудесным островом, живописной долиной среди могучих гор. Так же, как любовались мы, когда подходили к Таити.

Наверно, они видели в бинокль нашу хижину. И наверно, приняли ее за жилье островитян, потому что корабль прошел мимо.

А мы остались на берегу, опять без друзей.

На следующий день один из полинезийцев собрался идти через горы в Омоа. Мы попросили его захватить письмо. Он отказался. Предложили хорошее вознаграждение — не взял.

Вскоре Лив проснулась среди ночи от болезненного укуса. Держась за ногу, она кричала, что в постели кишат какие-то твари. Но я сразу догадался, что тварь была только одна — тысяченожка.

При свете