Шелковый Путь - Колин Фалконер

сотня женщин в его распоряжении, по крайней мере, так она слышала. К тому же этот Жосс-ран — всего лишь посланник из варварской страны, какое ей дело, где он проводит ночи и каких кобыл седлает?»

И все же этот человек не давал ей покоя. До его появления в степях ее судьба была ясна; она могла оттягивать час, сколько угодно, но знала, что однажды ей придется выйти замуж за сильного и подходящего царевича из другого рода и родить ему детей. Такова будет ее жизнь.

До сих пор она с этим смирилась.

Так почему же теперь ее сердце бунтовало при этой мысли? Неужели она могла полюбить варвара? Сама мысль была отвратительна. Ее жизнь — в степи, с таким же татарским вождем, как она сама, где она будет растить своих детей с ветром в волосах и травой степей под ногами.

И все же она проклинала уйгура и всю его семью. Она надеялась, что у его жены верблюжья морда, а от дочерей несет козлятиной.

В ту ночь даругачи устроил пир в честь своих гостей, но Хутулун на нем не появилась. Когда один из ее воинов пошел за ней в ее покои, она прогнала его из комнаты метким пинком. Когда он захлопнул за собой дверь, то услышал, как ее нож вонзился в дерево в нескольких дюймах от его лица. Он бежал.

Одна, в отвратительном настроении, она смотрела, как тени ползут по полу. Она выпила три чаши черного кумыса и провалилась в мертвый сон на полу.

***

LIII

Как и все дома в Гаочане, дом того человека был построен из сырцового кирпича. В центре комнаты находился канг для выпечки хлеба и жарки мяса. Стены были увешаны коврами — маслянисто-желтыми и рубиново-красными. Арочный проем вел во внутренний двор позади дома, затененный решеткой с вьющимися лозами.

Его жена стояла посреди комнаты в халате из домотканого шелка. На ней были тяжелые коричневые чулки, а волосы покрывала коричневая чадра. «Даже после пяти лет воздержания на вид она не многим отличается от моего коня», — угрюмо подумал Жоссеран. Ее дочери смотрели на него широко раскрытыми глазами. На обеих были бархатные шапочки, которые местные называли допа, расшитые золотой нитью. На них были симпатичные ожерелья из синего стекла, а волосы заплетены в косы до самых бедер. За чадрами виднелись лишь подведенные сурьмой глаза.

Хозяйка налила воды из кувшина и трижды омыла руки, как того требовал этикет. Она указала, что ему следует сделать то же самое. Затем пригласила его войти.

— Да ниспошлет Аллах с небес легион ангелов нам в защиту, — пробормотала она дочерям. — Посмотрите на его размеры! Если судить по его ступням, нам остается лишь молить милосердного Бога поразить его уд иссушающей хворью, или нам всем конец! А этот нос! Он уродлив, как дохлая собака, и, держу пари, манеры у него свиные!

Жоссеран моргнул, не зная, что делать. Он не хотел унижать хозяйку.

— Что вы сказали? — с внезапным озарением спросил он. — Тысяча извинений. Однажды меня ранили в голову, и с тех пор слух у меня не тот, что прежде.

— Вы говорите по-уйгурски? — в ужасе спросила женщина.

— Знаю несколько слов.

— Моя мать сделала вам комплимент по поводу вашей прекрасной бороды и огненных волос, — хихикнула одна из девочек.

Жоссеран ухмыльнулся ей в ответ.

— Благодарю. Для меня честь быть приглашенным в дом, где живут три такие прекрасные женщины.

Жена улыбнулась и кивнула, на ее лице отражался страх, смешанный с облегчением.

— Господин очень добр, — сказала она. — Сегодня наш дом — ваш, и для нас честь иметь такого хозяина!

Они приступили к дастархану, формальному ужину. На пол постелили скатерть, и женщины принесли фрукты и плоский хлеб, который они называли нан. Жоссеран сидел, сложив ладони чашей, затем провел ими по лицу сверху вниз, словно умываясь, вознося хвалу Аллаху за пищу и благословляя семью. Три женщины смотрели на него, пораженные тем, что этот варвар знает обычаи цивилизованного человека.

После этого ему подали сладкое белое вино и нечто, что они назвали — и он перевел как два слова — ледяной крем. Этот деликатес ему подали в терракотовом кувшине и, хихикая, наблюдали, как он зачерпывает восхитительную сладость в рот и просит еще.

Он спросил, как готовится это чудо, и жена рассказала ему, что его делают из смеси масла и молока, в которую для аромата добавляют ваниль. Эту смесь затем хранят под землей в погребе и держат в холоде, обложив льдом, который зимой вырубают на далеких ледниках и везут через равнину.

После третьей чаши он откинулся назад, сытый. Тишина сгущалась.

К этому времени дочери уже сняли свои чадры. Он отметил, что они были недурны собой. Круглолицые и веселые, с милыми улыбками и игривыми глазами. Казалось, они так же любопытствовали о нем, как и он о них. Они все время смотрели на его сапоги. Он знал, о чем они думают: женщины на Востоке считали, что о размере мужского достоинства можно судить по размеру его ступней.

Наконец жена встала и показала, что ему следует идти за ней. Она провела его через двор в отдельный дом; девочки, все еще хихикая в ладошки, последовали за ними. Он очутился в большой комнате, в центре которой стояла цистерна с темной, тепловатой водой. Мать стояла и ждала.

— Что вы хотите? — спросил он.

— Снимайте одежду, пожалуйста, господин, — сказала она.

Снова взрыв хихиканья.

Жоссеран покачал головой. Раздеваться перед тремя женщинами?

Но жена настаивала. Она потянула его за тунику. После почти месяца в пустыне она заскорузла от грязи и пыли.

— Я постираю ее для вас, господин. Сначала мы вас искупаем.

Жоссеран не боялся мыться, в отличие от некоторых своих соотечественников. В Утремере он мылся часто, как и магометане. Но делал это в уединении.

— Я бы предпочел помыться один, — сказал он.

— Сегодня вы господин, — сказала жена. — Наш долг — искупать вас.

Жоссеран уступил.

— Если таково ваше желание.

Он снял тунику и штаны, и три женщины ахнули. Он смущенно им улыбнулся.

— Среди моих соотечественников это не считается копьем особой длины или толщины. Но я польщен, что вы так считаете.

Они заставили его встать на плитку, пока черпали воду из цистерны деревянными чашами. Они смывали пыль с