Стратегия победы. Разгрома 1941 года не было - Елена Анатольевна Прудникова

руководство Юго-Западным и Южным фронтами. Все четверо и Маленков, в то время начальник управления кадров ЦК и секретарь ЦК, покинули сталинский кабинет в 22.20. Куда они отправились – догадаться нетрудно. Естественно, в наркомат обороны, отправлять директиву и ждать сообщений с западной границы. В кабинете остались Сталин, Молотов, Берия и Ворошилов. В одиннадцать часов кабинет опустел. Что они делали потом?

Молотов вроде бы вспоминает, что они разошлись, и его снова вызвали в Кремль около двух часов. Однако его рассказ о той ночи вообще не согласуется с записями в журнале. (Например, он говорит, что вечер 21 июня они провели на сталинской даче и вроде бы даже смотрели кино.) Сталинский соратник то ли забыл ее хронику, то ли подредактировал в соответствии с «генеральной линией». (Последнее вернее – трудно поверить, что такое можно забыть.) Однако, читая мемуары Жукова, он все время возражал: «Раньше, раньше нас собрали».

А вот что Сталин едва ли мог сделать – так это, как «вспоминает» маршал Жуков, уехать на дачу спать. Подумайте сами – кто в таких обстоятельствах сможет уснуть? Это ж какие нервы иметь надо! Да и смысл какой ехать на дачу, если через два-три часа все равно поднимут? Есть комната отдыха прямо за кабинетом, есть кремлевская квартира, наконец. Кроме того, для Сталина час ночи – время не позднее, самый разгар работы. Кстати, и поесть бы надо…

А поесть бы надо, и не только вождю. Разъезжаться по дачам, несмотря на субботний вечер, смысла не имело. Разве что съездить, семью предупредить? И даже этого нельзя. Скажешь жене, жена позвонит подруге – и пошел звон по всей Белокаменной.

Куда они могли отправиться? Скорее всего, к Сталину на квартиру, находившуюся тут же, в Кремле. Сталинские обеды были, по сути, рабочими совещаниями – так почему бы и не переместиться? Возможно, там к ним присоединился кто-нибудь еще – тот же Маленков, например, если он успел закончить свои дела, может быть, Мехлис, который был еще большим полуночником, чем Сталин. Это уже область чистых предположений. Но, вне всякого сомнения, им мгновенно докладывали все новости.

В 3 часа 10 минут УНКГБ по Львовской области передало по телефону в НКГБ УССР сообщение.

Из телефонограммы УНГБ по Львовской области. 22 июня 1941 г. 3 часа 10 минут.

«Перешедший границу в районе Сокаля немецкий ефрейтор показал следующее: фамилия его Лисков Альфред Германович, 30 лет, рабочий, столяр мебельной фабрики в г. Кольберг (Бавария), где оставил жену, ребенка, мать и отца. Ефрейтор служил в 221-м саперном полку 15-й дивизии. Полк расположен в селе Целенжа, что в 5 км севернее Сокаля. В армию призван из запаса в 1939 г. Считает себя коммунистом, является членом Союза красных фронтовиков…

Перед вечером его командир роты лейтенант Шульц отдал приказ и заявил, что сегодня ночью после артиллерийской подготовки их часть начнет переход Буга на плотах, лодках и понтонах…»

Судя по времени, эту телефонограмму принесли Сталину вместе с сообщением о начале войны. В 3 часа 30 минут начались бомбежки наших городов – само собой, вождю и тем, кто был с ним в эту ночь, доложили мгновенно.

Какое самое естественное движение главы государства – если он по темпераменту не глухой флегматик? Самое естественное – тут же отправиться в наркомат обороны, куда стекалась вся военная информация. Скорее всего, туда они и поехали. Косвенно это подтверждается тем, что Молотов, Берия, Тимошенко, Жуков и Мехлис пришли в сталинский кабинет одновременно – в 5 часов 45 минут, по всей видимости, вместе со Сталиным, присутствие которого в журнале посетителей не фиксировалось. Разве что Молотов вернулся со встречи с Шуленбургом, состоявшейся в 5.30 утра, принес известие, что это действительно война и отыграть назад не получится.

А что в это время происходило на границе?

Маршал Баграмян, перед войной служивший в должности начальника оперативного отдела штаба КОВО, пишет: «В 0 часов 25 минут 22 июня окружной узел связи в Тернополе начал прием телеграммы из Москвы… Только в половине третьего ночи закончился прием этой очень важной, но, к сожалению, весьма пространной директивы. До начала фашистского нападения оставалось не более полутора часов. Читатель может спросить, а не проще было бы в целях экономии времени подать из генерального штаба короткий обусловленный сигнал, приняв который командование округа могло бы ввести в действие «КОВО-41» (так назывался у нас план прикрытия государственной границы). Все это заняло бы не более 15–20 минут. По-видимому, в Москве на это не решились».

Что же творилось в Красной Армии со связью, если на то, чтобы принять такой на самом-то деле небольшой текст, потребовалось два часа? Да и как это технически-то возможно – два часа насиловать телеграфный аппарат ради трех листков блокнота?

(Примечание Олега Козинкина. Тут все просто – могли иметь место сбои на линии. Текст шел в Тернополь, на полевой КП, через штаб округа, т. е. через Киев. Павлову тоже подали расшифрованный текст со сбоями, хотя он получал директиву прямо из ГШ. Но на самом деле Баграмян хитрит – все было немножечко не так. Дежурный связист в Тернополе имелся – подчиненный начсвязи КОВО. Но какая разница, сколько времени принимал он телеграмму, если расшифровать текст все равно не могли. Кодовые таблицы находились в оперотделе у Баграмяна, а тот приехал в Тернополь аж к 7 часам утра. И на входящей директиве б/н для КОВО пометили: принята в 7.45 шифровальщиками, а расшифрована – аж в 12.45.

Впрочем, все нужные указания из ГШ в Тернополе получили еще ночью, до 2 часов – скорее всего, по ВЧ связи. Пуркаев успел дать команду на «выполнение плана», т. е. на вскрытие пакетов – по телефону еще до нападения).

Командующий Западным округом генерал Павлов на допросе рассказывал следователю армейской контрразведки несколько иное. В час ночи его вызвали по приказу наркома обороны в штаб фронта. Тимошенко спросил по телефону: «Ну, как у вас, спокойно?» Павлов доложил обстановку. Тимошенко сказал: «Вы будьте поспокойнее и не паникуйте, штаб же соберите на всякий случай сегодня утром, может, что-нибудь случится неприятное, но смотрите, ни на какую провокацию не идите. Если будут отдельные провокации – позвоните». Несколько странный разговор, вы не находите? Предложение собрать штаб утром совершенно не сочетается с директивой, получив которую штаб следует собрать немедленно, по тревоге. И если Павлов не врет, то в чем тут дело? Тимошенко предполагал, что телефон может прослушиваться немцами? Кто его знает, линии связи-то не защищены!

Поговорив с наркомом, командующий округом