Тигран Великий - Тигрис Рафаэль

Счастливый тем, что смог развеял грусть фаворитки, он нежно её обнял и произнёс чуть хмельным голосом:

– Сегодня день выдался отличный, и я намерен вас осчастливить. Думаю, настала пора показать Соломону и Грации то, что имеют права лицезреть только избранные лица армянского царства. Эй, а ну позовите сюда Харона.

Вскоре перед нами возник человек с морщинистым лицом и сильными жилистыми руками.

– Давай, Харон, веди нас в подземелье, – приказал царь.

Тот промычал в ответ что-то нечленораздельное, повернулся и пошёл. Мы все последовали за ним.

– Он что, глухонемой? – спросил я вполголоса у Меружана.

– Немой, – уточнил тот, – со слухом всё в порядке, а вот язык отрезан. Он единственный, кто знает дорогу в подземелье. Отец Харона был искусным строителем. Он соорудил эти ходы и до конца своих дней был проводником, а после смерти передал секреты сыну.

Мы шли узкими лабиринтам, то спускаясь, то поднимаясь по лестницам; сворачивали то вправо, то влево. Впереди уверенно маячил затылок Харона, и вскоре мы добрались до глухой двери.

– Ну что, Соломон? Не напоминает ли тебе это место подземное царство Аида? – с наигранным страхом спросил Мецн.

– Конечно, напоминает, – поддержал я царское воображение, – даже имя у нашего проводника совпадает. Не хватает только его верного пса Цербера.

– Ну, я думаю, до Цербера сегодня дело не дойдёт.

Сказав так, царь достал массивный ключ и собственноручно отпер дверь. Пропустив вперёд Харона, мы зашли внутрь. В кромешной тьме я почувствовал на лице неприятное прикосновение паутины и понял, что сюда редко ступала нога человека.

Харон зажёг висевший на стене факел, и нашему взору представилась длинная комната с высокими арочными сводами. Конец её уходил в пустоту, и именно в эту сторону отклонялось пламя факела. Когда глаза привыкли к плохому освещению, я смог разглядеть узкий уходящий в темноту проход.

– Куда ведёт этот коридор? – спросил я у царя.

– Никуда, – уклончиво ответил он.

– Поберегись, Соломон, – загадочно добавил Меружан, – ещё ни один смертный не вернулся оттуда живым.

Поняв, что не дождусь ясного ответа, я перевёл внимание на массивную дверь посередине комнаты. Подойдя к ней поближе, я услышал журчание воды. Создавалось впечатление, будто за дверью текла бурная река. Я вопросительно взглянул на Меружана. Тот как всегда сумел прочесть немой вопрос.

– Там находится заградительная дамба, Соломон. Если враг посмеет сюда проникнуть, дамбу откроют и бурный поток воды затопит эту комнату вместе со злоумышленниками.

Царь, словно пытаясь привлечь моё внимание, посветил факелом глубокую нишу, и нашему взору предстало множество обитых железом сундуков. Мецн подошёл к одному из них и открыл. Ослепляющий блеск тысяч талантов вырвался наружу. Он подошёл ко второму, третьему – все они были доверху набиты золотом. Я с восторгом созерцал невиданное доселе богатство.

– Ну что, Соломон! – произнёс царь, – теперь ты понял, каково оно – много золота! Это плоды моего многолетнего созидательного царствования. Богатства восточных стран, которые я покорял в течение всей жизни, теперь собраны здесь, в одних руках. Это то, на чём зиждется величие и мощь Армении. Основа процветания и благополучия её народа. Благодаря этому золоту, мы строим города, роем каналы, разрабатываем рудники, возводим крепости, содержим армию, творим искусство. Благодаря нашему могуществу, на этой земле уже много лет царит мир и покой.

Царь достал слиток золота и, повертев в руке, сказал:

– Этот кусок металла способен прокормить целую армянскую семью в течение года! Разве не о таком благополучии для своего народа печётся каждый повелитель?

Я, который до этого момента заворожённо смотрел на золото, перевел взгляд на царя и почему-то спросил:

– Мецн! А разве может быть счастье, построенное на чужой беде?

Сказанное мною было настолько неожиданным, что Тигран даже вздрогнул от услышанного. Я и сам был поражён собственной дерзостью. По-видимому, вино Араратской долины сделало своё дело, развязав мои мысли и язык, либо во мне заговорила кровь иудеев, у которых вид чужого золота вызывает нестерпимую зависть.

Надо отдать должное Мецну. Он не захотел портить своё великолепное настроение и сумел укротить начинающийся гнев.

– Знаешь, Соломон, – произнёс Тигран задумчиво, – много лет назад на земле Армении жил могучий царь и звали его Русса. Он постоянно совершал набеги на ассирийские города и разорял их. Думаю, не стоит объяснять, насколько разбогател этот царь. Он тоже любил хорошее застолье в кругу друзей, которые произносили пышные здравицы. Однажды его спросили, чего он более всего боится: врагов ли, болезней или смерти? Русса, недолго подумав, ответил: «более всего я боюсь зависти близких людей, ибо даже маленькая зависть порождает большое зло». Все очень удивились, но царь сказал тогда воистину пророческие слова. В очередном сражении с ассирийцами его верный зорапет Арцваник в решающий момент переметнулся на сторону врага, и Русса был жестоко разбит.

– А как случилось, что близкий царю человек оказался предателем? – спросил Меружан.

– Богатство и власть рождают семена зависти и злобы. Царь дал ему всё: и славу, и золото, и прелестных рабынь. Но в глубине души этот зорапет завидовал Руссе. Спросите, чему? Хотя бы тому, что Русса был царём, а он нет. Вот и отомстил в решающий момент.

– Среди нас нет зорапетов, – сказал ехидно Меружан и добавил с хитрецой, – разве что Баграт?

– Что Баграт? – сердито насторожился Мецн.

– Нет, нет. Я не думаю, что Баграт способен повторить поступок Арцваника, хотя и в его душе может быть крупинка зависти, – продолжал лукавить Меружан.

– Чтобы Баграт предал царя? Никогда! – добавил Шанпоч в той же манере, – всё что угодно, но не это. Да он бескомпромиссен, порой даже твердолоб до невозможности, но верен фанатично и навсегда!

Царь посмотрел на нас пристально и, догадавшись обо всём, расхохотался.

– Ну и мастера же вы подставлять. Чем этот Баграт вам не угодил? Не пойму. Ну а если серьёзно, то знай, Соломон, это золото я отнял у поверженных владык по праву победителя, не причинив горя народам. Для меня нет чужих и своих. Все одинаково могут пользоваться благами моего величия. Доказательством того являешься ты, ученик лекаря из Иерусалима, сумевший обрести в столь молодом возрасте почёт и благополучие.

В сказанном было больше отеческого укора, нежели гнева, и я понял, что Мецн простил меня.

– Эй вы, придворные царства армянского, – добавил он задорно, показывая на таланты – забирайте с собой, сколько сможете, ибо ваше благополучие – это благополучие Армении.

Сказал он это искренне, без фальши, и мы не могли не