Схватка (повести о чекистах) - Юзеф Янушевич Принцев

— Да-а, конешно, но этот чинуша поставлен государством — не правда ли? — у вас ведь нет «частная лавочка». Не будем спорить, я тоше могу где-то ошибаться, — примирительно сказала Карен. — Алекс мне так хвалил ваши маленькие новеллы, я бы ошень хотела, если возмошно, что-нибудь читать ваше. О, не долго, одна только ночь, день. Я быстро читаю по-русски, хотя говорю плохо и медленно.

— Да нет, что вы, вы очень хорошо знаете язык... — Он вдруг подумал, не дать ли ей прочитать «Чокнутую». А что? Интересно, как покажется. Язык она, конечно, знает слабовато, это уж он ей польстил. А впрочем, для иностранки... — Насчет того, чтобы почитать... ну, можно, конечно, только я не думаю, что вам будет интересно. Да это и никакие не новеллы, я пишу самые обычные рассказы.

— Да-да, Алекс мне говорил. Мне будет интересно, — заверила Карен, глядя ему в глаза. — Мне хочется понимать, почему не публикуют некоторых ауторов; это ведь получается немношко вроде «беруфсфербот» — запрет на профессия, да? Мошет быть, мы теперь поедем к вам прямо, и вы мне дадите два-три рассказа, а завтра я их верну?

Вадим содрогнулся, представив себе эту холеную дамочку в коридоре их коммуналки или — того хуже — в своем «пенале».

— Вы знаете, я бы с удовольствием, — забормотал он, — но к себе я вас пригласить не могу, там... не убрано совершенно и вообще — ремонт, у нас летом всегда ремонт...

— О нет-нет, зачем? — Карен рассмеялась. — Я не думала заходить ваша квартира, я просто погуляю немношко по улице там рядом, а вы принесете манускрипт, хорошо?

— Можно, — согласился он покорно. — Тогда пошли обратно, в метро придется нырнуть...

На станции «Василеостровская» Карен с любопытством оглядела вестибюль и сказала, что лучше подождет здесь — много людей, это хорошо, она любит наблюдать толпу. Вадим, слегка удивившись (у Казанского она, напротив, поспешила уйти на довольно безлюдную набережную канала Грибоедова, пожаловавшись на то, что у собора «так много люди»), пошел за рукописью. Надо было еще решить, что ей дать. Ну «Чокнутую» — само собой, потом, наверное... «Подари мне собаку» и еще можно «Солдату́шек». Чтобы представить, так сказать, все грани таланта — юмор, лирику, ну и нечто проблемное.

Он и сам не знал, почему, отобрав три рассказа, не вложил их, как обычно, в тонкую полиэтиленовую папочку с эмблемой Олимпиады-80, а скрутил рулончиком и завернул в старый номер «литературки», только на обратном пути к станции метро сообразил, что сделать так его побудило неосознанное нежелание, чтобы его кто-нибудь увидел передающим рукопись этой интуристке. Сообразил — и сам удивился: а что тут, собственно, такого? Какие-то мы все стали зацикленные, шагу не можем ступить без опасения — как бы чего не вышло...

Новая его знакомая, странное дело, восприняла эту конспиративность как нечто само собой разумеющееся. Едва он вошел в вестибюль, Карен уже оказалась рядом и, подойдя вплотную, как-то очень ловко взяла у него из руки свернутую газету и опустила ее в свою уже раскрытую сумку.

— Благодарю вас, Вадим, теперь я поеду к себе в отель и буду очень внимательно читать, — сказала она, улыбаясь как на рекламе. — Увидимся завтра на том же месте — катедраль, около монумента, да?

— Ну давайте, если успеете...

— О, конечно, я успею! — заверила Карен. — Пять после полудня вас устроит? Тогда до завтра...

Оставшись один, Вадим засомневался: может, не стоило связываться с этой слависткой, она-то уж точно личность двусмысленная? Один интерес к «нонконформистской» литературе чего стоит, да и разговор о государстве тоже получился какой-то странный, прощупывающий, недаром сама вдруг его оборвала, видно, почувствовала, что далеко заходит. А с другой стороны... Это же их, тамошняя точка зрения, они свое собственное государство, «истэблишмент» этот свой, на нюх не переносят; поэтому, может, вообще не представляют себе, что может быть иначе... Действительно, с ними сам черт ногу сломит, подальше бы от них всех. Но интересно, что она скажет о «Чокнутой»; именно потому интересно, что это будет мнение человека со стороны; здесь с рассказом все ясно: в любой редакции его бы за такой опус спустили с лестницы. Но вот свежим глазом... Ладно, что теперь рассуждать, дело сделано. И какая беда, если она прочитает? Выскажет свое мнение, он заберет обратно рукопись — и чао.

На другой день он с трудом дождался пяти — волновался, как мальчишка, сам даже не подозревал в себе такой бездны честолюбия. Встретившись же с Карен, принял равнодушный вид, небрежно спросил:

— Ну как, не успели небось одолеть мою словесность?

— Почему не успела, — горячо возразила она, — я все прочитала и получила столько удовольствия! Вы превосходный писатель, Вадим, и не примите это за комплимент, дамы не очень любят делать комплиментов — даже мужчинам. Самая сильная вещь это, конечно, «Чокнутая».

— Я рад, что вам понравилось... именно это, — пробормотал он.

— Мне понравилось все, но — по-разному. «Чокнутая» — это очень сильно! Но я боюсь, Вадим, у вас будут трудности с публикацией.

— А, да это и не для публикации вовсе.

Карен подняла брови.

— Но тогда зачем писать?

— Ну как зачем? — он пожал плечами. — Пишешь-то прежде всего для себя...

— О, это такая растрата... как сказать? — столько сил и... таланта — впустую, да? Нет, нет, Вадим, это глупо... Кстати, чтобы потом не забыть, манускрипт я принесла и возвращаю с благодарностью. — Она отдала ему тот же рулончик в старой «литературке». Вы вообще давали кому-нибудь читать «Чокнутую?» Я имею в виду — в редакции?

— Нет, я ведь только что закончил. Да ее и давать нечего, это ежу понятно — кто же такое возьмет? У меня «Собаку» и про солдат и то не взяли, хотя там чего уж такого...

— Ах вот как, значит, их вы давали? — спросила очень внимательно слушающая Карен. — Но не «Чокнутую»? Два маленьких рассказа мне тоже понравились, но они, конечно... — Она щелкнула пальцами, подбирая слово. — Это не то! А скажите, вы не хотели бы опубликовать «Чокнутую» там, у нас? Алекс, если не ошибаюсь, говорил с вами на эту тему.

— Говорил, но я ему ничего не обещал!

—