Холодные чары. Лед в истории человечества - Макс Леонард

красотой окружающей природы. «Это было холодное, морозное утро без малейшего ветра, весь ледник искрился в лунном свете, как если бы он был усыпан бесчисленными алмазами», – пишет она [38]. «Он был как сказочная бальная зала, и я сильно сомневаюсь, что мы, грубые смертные, имели право нарушать этот покой».

После того как группа достигла вершины Юнгфрау (высота 4158 м, название переводится как «Дева»), участники не успели спуститься до наступления ночи и укрылись в ледяной пещере на горе. Для Джексон это снова было чудесное, почти духовное переживание: «Сосульки всех форм и размеров свисали с потолка и стен, и все блестело от света нашей верной лампы», – пишет она [39]. То, о чем она совсем не упоминает, – это обморожение, которое она получила той ночью в ледяной пещере, из-за которого она больше не могла заниматься серьезным альпинизмом.

В то время, когда даже немногие мужчины занимались зимним альпинизмом, женщины, подобные Джексон, оказались опытными и физически подготовленными к суровым условиям зимнего восхождения, их успехи сравнительно хорошо представлены в исторических записях. Изабелла Стратон из Суссекса была в первой группе, которая совершила зимнее восхождение на Монблан в 1876 году. Мета Бреворт, американка, также была сторонницей зимних восхождений – даже больше, чем ее знаменитый племянник, историк У. А. Б. Кулидж, с которым она покорила многие значимые альпийские вершины. Однако Люси Уокер, альпинистка из Ливерпуля, опередила Бреворт на пути к Эйгеру (в 1864-м) и Маттерхорну (в 1871-м), о которой после этого последнего успеха были написаны следующие строчки:

Никакой ледник ее не остановит,

Ни обрыв не помешает ей, ни вершина,

Трижды три «ура!» отважной мисс Уокер! [40]

И, наконец, поскольку список может продолжаться, в 1888 году Лиззи Ле Блон осуществила первое зимнее восхождение для женщины на Эгюий-дю-Миди, знаменитую «иглу» на склоне Монблана прямо над Шамони[160]. Ле Блон, ирландка из аристократической семьи, приехала в Шамони в 1881 году на лечение от болезней легких и быстро восстановила здоровье в горах. Ее первое горное «путешествие» привело ее на две трети пути вверх по Монблану. Она решила остаться в Альпах, и последняя треть горы вскоре была покорена.

Как ясно дала понять Мэй Маммери, лед был лишь одной из сторон альпинизма, которые патриархат считал неподобающей и слишком опасной для женщин, но Ле Блон нашла освобождение в мире высокого льда, которое было для нее труднодостижимым в более низких мирах (даже несмотря на то, что она была женщиной с независимыми средствами, как и большинство первых альпинисток). Она презирала платья и фартуки и для восхождений часто переодевалась в панталоны, как только оказывалась вне поля зрения. В результате, в ее рассказах спуск в цивилизацию иногда кажется буквально падением и возвращением к нежеланным давлениям.

Однажды в Швейцарии, сбросив юбку по пути наверх, Лиззи Ле Блон по пути обратно вниз обнаружила, что юбка улетела, и ее партнеру по восхождению пришлось пойти в отель за заменой. Эту историю она рассказала в 1932 году, став уже одной из ведущих леди Альпийского клуба, который она помогла основать в 1907 году: «К моему ужасу, после долгого ожидания он появился с моим лучшим вечерним платьем в руках! – написала она. – Не оставалось ничего другого, как прокрасться внутрь, когда он дал знак, что все чисто, и помчаться в свою комнату, надеясь, что я никого не встречу на лестнице» [41].

В другом месте она написала: «Я испытываю величайшую благодарность горам за то, что они сбросили с меня оковы условностей, но мне пришлось много бороться за свою свободу» [42]. Возможно, зимнее восхождение было дополнительным толчком к свободе, своего рода дополнительным жестом непокорности той части патриархальных воззрений, которые не хотели видеть женщин на ледниках и среди высоких вершин летом, не говоря уже о холодном сезоне.

* * *

С 1909 года к Монтанверу можно добраться на поезде цвета почтового ящика[161], который идет по рельсам с зубчатой рейкой, петляющим так же, как сам Мер-де-Глас. В итоге подъем на высоту 871 метр кажется легким, а иногда даже банальным. С 1955 года на Эгюий-дю-Миди можно добраться по канатной дороге из Шамони; пассажиры прибывают в центр для туристов из стекла и стали, нависающий над самой вершиной 3842-метровой горы. Стоя на платформе, вы видите перед собой панораму множества знаменитых вершин, хребтов, ледников и снежных полей этого горного массива; и этот вид с высоты птичьего полета, в сочетании с подъемом без каких-либо усилий на канатной дороге и искажением расстояния и перспективы, вызванным сухим горным воздухом, на мгновение смягчает яркость белоснежных просторов, заставляя все выглядеть удивительно близким и манящим, заманчиво возможным.

По крайней мере, так я думал, пока подъем по короткой лестнице на следующую смотровую площадку не напомнил мне, как разрежен воздух на такой высоте и что я, даже находясь в центре для туристов, едва ли пребываю в зоне комфорта. И я все больше восхищался усилиями всех тех первопроходцев, которые оставили свой след на ледяных вершинах и скалистых склонах вокруг.

Где-то далеко внизу простирается давно освоенная долина; выше – нижние горные склоны, прирученные лесорубами, часто посещаемые пастухами, а затем упорядоченные натуралистами, ботаниками и учеными; выше этого – линия снега, ледники и вершины, куда проникали ученые и искатели приключений, но которые они так и не смогли полностью обжить и обезопасить. Мир высокогорных ледников – пространство, которое на протяжении многих лет было ареной для множества противоречивых действий и верований, методичных экспериментов и невыразимого чувства, благородных стремлений, экстравагантного риска, суеверий, патриархата и бунта, свободы, боли и смерти; если не в слиянии, то хотя бы в продуктивном напряжении.

Для Мэри Годвин это было место, в котором ужасающая величественность могла сосуществовать с последними научными теориями, как тьма на северной стороне хребта сочетается с ослепительным светом южной стороны. В некотором смысле, так оно и остается. Но с тех пор мы превратили эти пустынные и угрожающие просторы в источник жизни и счастья, превратили эти Альпы в «игровую площадку Европы». И хотя они запачканы и обесценены туризмом, ослаблены и уменьшены индустрией, благодаря всем тем, кто был до нас, – но особенно Мэри, Тиндалю, Джексон и ее современникам – этот оплот льда и одиночества продолжает представляться моему воображению как территория красоты и наслаждения.

8. Толстокожий

Палеонтология и геология, или Лед убивает Адама и Еву

Велики сокровища забвения… куда больше скрыто в тишине, чем записано.