Выявить и задержать... - Алексей Фёдорович Грачев

И глянул на Костю, ожидая от него ответа. Костя не отозвался, а Санька нагнулся к куску доски, стал обламывать лучину. Этот хруст заставил Филиппа нервно потереть руки. Может, ему в треске послышались выстрелы. Прибавил глухо:

— Конечно, чего теперь... Мне всегда так в жизни. Не столько везет, сколько не везет...

— Помолчи лучше, — посоветовал Костя. — Будет время у тебя еще говорить.

— Хорошо-хорошо, — торопливо отозвался Филипп и опять потер руки.

Часа через полтора на тропе, ведущей к Андронову, показалась лошадь. Еще издали послышалась унылая ругань возницы.

— Это не Симка, — приглядываясь, сказал Филипп. — Это Шаховкин Егор, бывший урядник. Уж не он ли за патронами?

— Из «темняков», что ли? — спросил Костя.

Филипп подумал немного, признался:

— Из «темняков».

— Выйдешь и спросишь, куда Шаховкин собрался ехать, если и верно он за патронами. Да не примись мычать или сигналы светить глазами, — предупредил Костя, покачав в ладони кольт. — Наше дело такое — и о себе надо думать.

— Это не беспокойтесь, товарищ Пахомов, — пообещал Филипп. — Понимаю сам, что к чему. На днях вон дезертира гнал в уезд, так же наказывал рот держать закрытым...

Он вышел на улицу, встал против двери, с заложенными за спину руками. Зачавкала грязь под копытами, завизжали втулки, и весь этот шум покрылся басом Шаховкина:

— Какого же черта ты, Филипп?.. Второй раз еду в сушилку. Вчерась был... Привез патроны да пироксилин?

— Привез... Ты, что ли, доставишь?

— Ты, что ли, — зашлепали шаги по воде. — Черт бы брал...

— А куда повезешь?

— И это не твое дело, — опять заорал Шаховкин.

Он появился на пороге в распахнутой шубе, сбитой на затылок каракулевой шапке. На лбу темнела прядка коротко стриженных волос, лицо было багровое от ветра. Вот он увидел Костю, Саньку и подался назад.

— Заходи, Шаховкин, — сказал Костя, держа руку с кольтом на колене. — Погрейся у топки. Оружие есть — выкладывай...

— Какое же у крестьянина оружие, — наконец-то вымолвил растерянно Шаховкин.

Он оглянулся на Филиппа, тяжело ступая, прошел к топке, присел на корточки. Вглядевшись в Саньку, сказал умышленно бодро:

— Эге-ге. Да это Саня Клязьмин из Игумнова. Батьку твоего и мать хорошо знаю... И тебя, паренек, — обернулся он к Косте с фальшивой улыбкой, — тоже вспомнил. — В трактире мы толковали...

— Ну да, было такое дело.

Шаховкин покивал головой. Заговорил торопливо, как опасаясь, что его сейчас же и начнут расспрашивать.

— С сыном «женили» варенье. Знаете, как это делается? Есть в бочках варенье малины там аль смородины от прошлого года еще да пара бочонков патоки. Разбавишь одно другим — в кувшины и на базар. По весне-то граждане горожане любят такую сласть. Вот и катил эти бочоночки из подполья. Углы далекие, а сил-то не ахти, скоро мне шестьдесят. Устал, отдохнуть бы, а надо еще для кувшинов-то сетки ивовые. Вот и поехал.

— Далеко поехал-то, дядя Шаховкин, — не утерпел Санька. — Словно нет у Андронова кустов?

— Дак ведь, — попытался даже обидеться Шаховкин, — что ж я не могу рубить, где хочу... Чай, я тоже простой гражданин Советской Республики. Советскую власть я уважаю и она меня тоже. Потому как нарезала мне земли три душевых надела...

И все поглядывал на Костю — ждал от него слов или какого другого действия. Глазки бегали тревожно — наверное, спросил себя не один раз, слышали ли о патронах и пироксилине, по этому ли делу, а может, случайно здесь. И ах, как терзался догадками бывший урядник, а ныне «простой гражданин» Советской Республики. Видя, что Костя молчит и Санька только ухмыляется, Шаховкин заговорил все так же быстро и сбивчиво:

— Ехал полями, гляжу — совхоз к ораньбе готовится коммуной... Хе-хе. Так сказать, одной семьей трудовой, как выразился агроном Фомичев. Слушал я его вчера на собрании в доме господина Мышкова — ну, то есть в конторе совхозной. Будто через несколько лет все вокруг будет диковинными машинами занято. Тракторами да молотилками. И что частного ничего, а только вот коммуной, сообща... Хе-хе...

— Так и будет... А что тут смешного? — вставил Костя.

— Да я-то что, — вроде испугался Шаховкин. — Верю-верю... Вон и Фомичев кой-кому из тугодумов толковал. Дескать, когда-то по морям одни лодки деревянные плавали, а теперь корабли из железа. Так и тут, вместо сох да плугов — трактора да молотилки на колесах... Забавно так говорил, накрик даже. Едва очки не слетели с носу, еле ухватил. Вот как агитировал. И не поверишь, что недавно жену с сынишком схоронил. Скалится на бабенок, что повиднее да во грудях, посматривает зорко, по-лисьи.

— Ну-ну, — остановил его Костя. — Кажется вам это, гражданин Шаховкин.

— Ну, может, и кажется, — задумчиво ответил Шаховкин, похлопал себя по бугристой шее, даже засмеялся: — Видано ли дело, чтоб наш андроновский мужик занялся навозницей весной, да еще перед пасхой. Всегда под годовой аржаной хлеб возили на петров день. А тут Фомичев совхозных мужичков погнал ковырять навоз от мышковых конюшен да постоялого двора на пашню. По-американски, что ли?

— Может, и по-американски, — отозвался Костя. — Только худого Фомичев не придумает.

— Да я что, — знакомо проговорил Шаховкин. — Пускай. Только вот гадаю, как у них там, в совхозе-то, дела дальше пойдут.

— Да уж, наверное, без ваших советов... Как положено, так и пойдут.

— Пойти пойдут, — робко ухмыляясь, продолжал Шаховкин. — А вот, к примеру, из двадцати мужиков там один, скажем, не выйдет навозницей заниматься, и завтра, и еще день. Ну, может, живот у него подвело от кваса да луку, аль там с обратного молока... Ему что, платить так и будут аль как? За то, что он животом буркает? Поясните темному мужику.

— Помогут другие, значит, — пояснил Костя сдержанно. — Потому как теперь у нас один за всех и все за одного. В том соль вся...

— Соль аль сольца из-под моего крыльца, — захихикал ядовито Шаховкин и пошлепал кулаком в пухлую грудь, как бы пробуя ее крепость. — А если пять заболеет аль там десять, что с совхозом станет? Остальные за них до крови из носу должны плугами ворошить декретную землю?

— Ты, гражданин Шаховкин,