Барин-Шабарин 6 - Денис Старый

Правда, он старался избегать общения с собственными подчинёнными в присутствии Шабарина. Наверняка командующий не оценит желание Кузнецова таким вот образом самоутверждаться за счёт своих подчинённых.

— Что там? — собравшись с мыслями, решительно спросил Кузнецов. — Доложить по существу!

— Так энта… господа там какие. На иноземном лопочут, лаются на чём свет, — говорил всё тот же десятник бывший уверенным и решительным ещё десять минут назад, когда в последний раз был замечен Петром.

И всё же сложно выкорчёвывать страх из человека, которого с малолетства воспитывали в покорности и раболепии перед всем барским, дворянским. Бывший крестьянин, за четыре года превратившийся в матёрого бойца, с уверенностью пойдёт на пули, будет воевать за совесть, вести в бой солдат. Но когда он видит гладких, с зализанными волосами, уверенных в себе, манерных панов, то вот… растерялся.

Петро решительно направился в то крыло здания, откуда пришёл десятник. Он с ноги распахнул двери так, что от удара большого и сильного воина массивная дверь слетела с петель. Кузнецов увидел и опешил.

За богатым столом, уставленным различными яствами и вином, восседали трое. Один был турок, явно не из простых — даже награды, усыпанные камнями, были на его груди. А в те знаки различия, что видел Петро и которые ранее изучал, он не верил. Нет, разве такое возможно?

Двое других были одеты в гражданскую одежду, но Пётр уже научился различать богатые одеяния. Так что он понял, перед ним очень важные люди. Ну а выправка, которую сложно спрятать даже под гражданской одеждой, говорила о том, что и эти люди имели отношение к службе.

— Кто такие? — на ломаном французском спросил Петро.

Ему отвечали, но командир понимал через слово. Понял он лишь то, что перед ним один из австрийских посланников. И он требовал, чтобы его, австрийца, отпустили и даже извинились.

Растерянность, которая завоевала сознание десятника, стала покорять и голову Петра Николаевича. Он попал на переговоры с австрийцев и турок, где находились посланники австрийского императора, договаривавшиеся о том, что уже достаточно скоро, в течение месяца, австрийские войска войдут в город и возьмут его под свой контроль, не допуская русских.

— Вяжи их, братцы! — крутанув головой, словно прогоняя наваждение, приказал Петро. — Пущай командир разбирается с этими гоголями!

— Вы не сметь! — на русском языке сказал турок.

Петро замахнулся на этого турецкого, если правильно понял, фельдмаршала. Но… Взгляд Омера-Паши был таким волевым, от него так и сочилась сила. Кузнецов замялся, убрал руку с замаха. Вот поэтому он и не командир. Тарас бы влепил затрещину осману, чтобы тот был посговорчивие.

* * *

Я направлялся в сторону порта, именно здесь был своеобразный административный квартал. Несколько особняков, служивших для местных городских элит домами, стояли у порта, но чуть особенно, на возвышенности. Словно турецкая администрация всегда была готова удирать по реке.

После того, как минут пятнадцать громыхало в той части города, где в основном располагался гарнизон города, выстрелы стали редкими, а появление моих отрядов в поле видимости частым. При этом не сказать, что город не был укреплён. Огневые позиции, как и некоторое количество пушек, располагались по периметру городских застроек.

Однако, насколько я уже изучил характер и менталитет турок… Вот если русских брать за эталон расхлябанности, головотяпства, то те же самые качества в отношении турок можно помножить на двое, если не на три. Не ошибешься, если в некоторых случаях и на десять умножить.

Посты турки выставили, это да. Но что такое пять человек на дорогу? Причем, когда все пятеро спят? Да и если бы город не спал, а готовился к отражению штурма, вряд ли это помогло туркам. Только что могло прибавить наших потерь. Имел место только небольшой заслон из турецких войск северо-восточнее Рущука. На это и рассчитывали, наверное, турки, не ожидая такого подленького нашего удара.

— На силу отыскал, ваше превосходительство. Уж нечаял найти, — причитал запыхавшийся от бега боец, когда вывалился из одного поворота прямо к нам под копыта коней.

Чуть не пристрелили нарочного.

— А ну, стервец, докладывай по существу! — потребовал я. — Чего искал?

— По существу, стало быть по делу… — задумался боец, а я задумался о том, что нужно его наказать, научить палкой, раз не умеет докладывать. — Господин командир Петро Миколыч Ковале… Кузнецов послали меня, да ещё иных, кабы нашли вас, ваше превосходительство. Сказать нужно, что он взял неких особливо важных персон. Говорил, стало быть, что вам сие будет важным…

— Где? — раздражённо спросил я.

— Так там! — боец показал рукой за спину. — В городской управе.

— Коня ему! — выкрикнул я, а потом вновь обратился к недоученному докладывать бойцу: — Сопровождай и показывай!

Ещё предстояло понять, почему боец в одиночку бегает по городу, да ещё и не конный, если сообщение действительно важное. Впрочем, неплохое решение. Боец не был похож на солдата. У нас вовсе камуфляжная форма. Не было у него и ружья. Так что если кто из врагов наших и видел одинокого, одетого не по военному, человека, то не трогал этого бедолагу.

Мы ускорились, быстро заполняя узкие улочки города. У меня уже были мысли, кого именно мог найти Петро. Наверняка, австрийцы тут. Кто-то же должен был сопровождать те пароходы, которые привезли оружие для турок. А также здесь, в Рущуке, должно располагаться и австрийское, и английское консульства.

Уже при приближении к головной управе, словно черти из огромной табакерки на дорогу высыпали солдаты. Это точно были не мои бойцы. Однако сложно узнать в них и австрийских солдат. Если на ком и были элементы мундира, то неопрятные, не застёгнутые. Явно эти австрияки проскакивали со своих кроватей, не понимая, что происходит, не успели одеться. Но, к их чести, оружие прихватили.

— Бах-бах-бах! — одновременно со мной начал разряжать свои револьверы Елисей.

— Бах-бах! — удивительно споро сориентировались, открывая беспорядочный, но ответный огонь.

— Сникерс! — воскликнул я, понимая, что одна из пуль попала в шею моего жеребца, и он начинал заваливаться. — Умница моя! Спасибо! Нет… Не умирай! Я всегда больше из шоколадок Сникерс.

Я приговаривал, продолжая стрелять в толпу австрийских солдат, к которым присоединились и турки. А в это время медленно, давая мне возможность и пострелять и сползти с седла, ложился мой конь.

Я любил своего Сникерса по-особенному, как