100 великих драм и трагедий истории - Николай Николаевич Непомнящий

Именно к этому моменту на борту начались неполадки. Радиосвязь то и дело прерывалась, а главное, плохо работало устройство, поглощавшее углекислоту и влагу. От сильного нагрева солнцем стратостат терял газ. Но отчаянный Федосеенко рвался все выше и выше, сбрасывая свинцовый балласт. Нужен был не просто рекорд, а сверхрекорд, любой ценой! Да и с земли подогревали радиопризывами: «Штурмуйте темпами, достойными Страны Советов!» Достигнув высоты 22 километров, стратостат потерял слишком много газа и остался почти без балласта. А это было недопустимо, поскольку при возможном ускоренном спуске надо иметь запас балласта, чтобы сбрасывать его для замедления падения.

Около 12 часов радиосвязь прекратилась. Позже стало известно, что один радиолюбитель в районе Гомеля якобы принял такую радиограмму: «Внимание, говорит стратостат, передатчик “Сириус”… Сообщите об этом… Стратостат попал в зону осадков, обледенел, мы находимся в безвыходном положении. Облеплены льдом, падаем… Ждем удара. Два моих товарища в скверном состоянии… Кончаю, скоро удар». Радиолюбитель утверждал, что услышал голос «Сириуса» – таким был позывной у экипажа «Осоавиахима» – в 12 часов 45 минут. В Москве об этом сообщении еще не знали. Вереница автомобилей выехала в Коломну, в район вероятного спуска стратостата. А поздно ночью наконец пришло известие, что «Осоавиахим-1» потерпел катастрофу.

Хотя даже до сих пор тайна гибели стратостата полностью не раскрыта, комиссия, расследовавшая причину трагедии, сделала следующий вывод. Стратостат опускался слишком быстро. Один строп оборвался. Гондола повисла боком. Затем лопнули и другие стропы. Гондола оторвалась и с высоты 2 километра камнем полетела к земле вместе с людьми. Для уменьшения веса конструкции гондола крепилась к оболочке всего 8 стропами, у Пикара же их было 32!

Памятник экипажу стратостата «Осоавиахим-1», погибшему 30 января 1934 г.

Установлен в Саранске в 1963 г.

Петр Васильевич Кулесов, один из жителей деревни Потиж-Острог, около которой упала гондола, вспоминал, что тот день выдался очень холодным. Смеркалось. Вдруг откуда-то сверху послышался нарастающий гул. Перепуганные бабы и мужики повыскакивали на улицу. С неба с диким воем рухнуло за речку что-то черное, высоко подняв снежную пыль. Прибежавшие туда увидели в глубоком снегу измятый шар.

«Вокруг валялись оборванные тросы, – рассказывал Кулесов. – Я просунул руку через разбитое окошко и нащупал чью-то руку. Она была еще теплая». Крестьяне с трудом вытащили тела из гондолы – одно из них было изувечено до неузнаваемости – и положили на брезент, расстеленный на снегу. Позже гондолу и погибших на санях отвезли на ближайшую железнодорожную станцию, а оттуда – в Москву. По записям приборов удалось установить, что гондола упала на землю в 16 часов 13 минут (по другим данным – в 16.23). Сообщение же, принятое радиолюбителем, было объявлено мистификацией зарубежной радиостанции. Похороны погибших стратонавтов состоялись 2 февраля. Одну из урн, замурованных позже в Кремлевской стене рядом с прахом Луначарского, нес сам Сталин.

Максим Горький: смерть буревестника

…На этот раз заболел Горький тяжело. Приехал из Крыма в Москву 27 мая, а в самых первых числах июня, между третьим и пятым, пришлось срочно созывать консилиум, в котором участвовал специально приехавший из Ленинграда профессор. Появившийся у постели больного Сталин, человек несокрушимого самообладания, был явно выбит из колеи. Увидев в комнате несколько человек, в резкой форме приказал удалиться всем, за исключением медсестры. Всем, включая даже наркома внутренних дел Ягоду, который в доме Горького был завсегдатаем.

Удалил Сталин вслед за Ягодой и женщину в черном. Бестактность ее траурного одеяния вызвала саркастическую реплику вождя: «А кто это сидит рядом с Алексеем Максимовичем? Монашка, что ли? Свечки только в руках не хватает!»

В возбужденном состоянии Сталин подошел к окну, распахнул форточку. В комнату ворвался свежий воздух…

А женщиной в черном была Мария Игнатьевна Будберг, третья, «невенчанная» жена Горького, которую долго с напускным целомудрием низводили до уровня секретаря. Наверное, секретарю не посвящают четырехтомный роман («Жизнь Клима Самгина»), который автор считал чуть ли не главным итогом своей литературной деятельности.

Узнав о болезни Горького, Мура мгновенно прилетела из Лондона, где проживала с Гербертом Уэллсом после окончательного расставания с Горьким, вернувшимся в 1933 году на родину.

Тем временем в Москве, в Союзе писателей, развертывалась лихорадочная деятельность по поводу приезда французского писателя Андре Жида. Непременным условием своей поездки тот ставил встречу с Горьким. Но в разговоре Горький мог наговорить собрату по перу много лишнего. А. Жиду сказали, что встреча невозможна, так как Горький тяжело болен и визит пока преждевременен. Тогда А. Жид заявил, что вообще не поедет в Россию. И вдруг возникла определенность: разрешение на приезд дается, но встреча с Горьким не может состояться ранее 18 июня.

Из реплики Сталина по поводу «монашки» окружающие должны были понять: женщину эту он видит в первый раз. Между тем это было не так. Сталин принудил ее привезти из Лондона ту часть горьковского архива, которую писатель не решался взять с собой на родину в 1933 году. Там находились письма многих крупных политических деятелей – А. Рыкова, Г. Пятакова, возможно, Л. Троцкого, меньшевика Б. Николаевского, В. Валентинова; работников культуры – В. Мейерхольда и З. Райх, И. Бабеля, К. Станиславского, К. Федина, М. Кольцова и других.

Чрезвычайная необходимость получения этих документов возникла у Сталина уже в начале 1936 года в связи с появлением сенсационной статьи в «Социалистическом вестнике» Б. Николаевского о новых планах Горького в преобразовании общественной жизни страны. Компромат нужен был Сталину не только для борьбы с теми, против кого он затевал грандиозные судебные процессы. Поначалу он мог воспользоваться ими для давления на самого писателя.

Иосиф Сталин и Максим Горький

Еще до майского, 1936 года, возвращения в Москву Горький фактически окончательно порвал с Мурой. Об этом свидетельствует медицинская сестра Олимпиада Дмитриевна Черткова, добрый ангел горьковского дома. Горькому Мура была больше не нужна. Он испытывал наконец чувство освобождения от нее. Но ей, уже давно соединившей свою жизнь с жизнью Герберта Уэллса, для чего-то Горький был нужен по-прежнему. Для чего же? Для поставки информации спецслужбам.

Принудить к сотрудничеству такого человека, как Будберг, органам ЧК не стоило труда. Мура давно уже была, что называется, на крючке.

Может быть, факты, свидетельствующие о второй жизни Муры, подведут нас к ответу и на вопрос, остающийся одной из главных загадок горьковской биографии: от кого, собственно, Сталин мог узнать о факте существования лондонского архива, если в решении его судьбы принимали участие лишь самые