Флетчер и мятежники - Джон Дрейк

форт; целые семьи, в основном черные, со своими узлами пожитков. Но форт уже был битком набит людьми, и ворота заперты для новоприбывших. Я обошел их стороной, пряча лицо и радуясь темноте. Но я слышал злобные крики гнева, мольбы и вопли тех, кто остался снаружи. Раздавались и визги — те, кто был внутри, дрались, не давая другим перелезть через ворота. Похоже, там шла бойкая работа штыками.

Я поспешил дальше, оставив форт и центр города позади. У большой, великолепной бухты, давшей городу имя, я держался подальше от пристаней, ибо догадывался, что именно там вернее всего нарвусь на Королевский флот. Транспортные суда, стоявшие на якоре в бухте вместе с сопровождавшими их военными кораблями, наверняка использовали пристани для высадки своих шлюпок. К тому же у пристаней ютилось несколько деревянных лачуг, которые акцизные чиновники и начальник порта гордо именовали конторами.

И я оказался прав. У пристаней собралась еще одна толпа отчаявшихся, пытавшихся добраться до кораблей, и цепь морских пехотинцев и матросов сдерживала их. Происходило то же, что и у форта, и жуткое это зрелище. С тех пор я видел подобное много раз и во многих других местах, где люди в ужасе перед чем-то невыразимо страшным, что вот-вот на них обрушится, и они отчаянно пытаются спастись, убраться любым способом, лишь бы не остаться. В этом случае это были мароны, но это могли быть и казаки, и зулусские воины, и японские самураи, а результат всегда один, и особый ужас этого зрелища — в страхе обычных маленьких людей, на который смотреть страшнее, чем даже на разбитых солдат.

И если вы мне не верите, то я попрошу вас подумать о своей старой бабушке, или о толстом джентльмене с больной ногой, что живет по соседству, или о хорошенькой молодой жене вашего бакалейщика с младенцами, укутанными в шаль, и они ревут во всю глотку. Подумайте о таких, как они, мои веселые парни, в черной ночи, под проливным дождем, когда молодые здоровяки отгоняют их прикладами, чтобы они не лезли в уже переполненные лодки.

Там было не пробиться, даже если бы я рискнул столкнуться с флотом. Поэтому я поспешил туда, где рыбаки вытаскивали свои лодки на берег, подальше от прилива. Дождь к тому времени поутих, в воздухе сильно пахло морем, а во рту стоял вкус соли и водорослей.

А вот и лодки! И люди, усердно стаскивающие их к воде по салазкам, все черные, того или иного оттенка, и слышно было, как их низкие голоса в такт отсчитывали ритм, когда они все вместе налегали на упрямый вес бревен. Рядом с мужчинами ждали группы женщин, детей и стариков — семьи рыбаков.

— Помогу! — сказал я и протиснулся к ближайшей лодке.

Я взялся за канат и уже собрался тянуть, как вперед выступили двое мужчин и уставились на меня. Они стояли на страже, у каждого в руке была тяжелая абордажная сабля, а в глазах — смерть. Остальные даже не прервали своей песни, фут за футом стаскивая лодку к морю, словно египетские рабы, тащившие блок для строительства пирамиды.

— Нет, кэп! — сказал первый, здоровяк с седеющими волосами. Другой был похож на его сына. — Вы уходите, кэп, и с вами ничего плохого не случится! В этой лодке только наши семьи, видите? — Он ткнул большим пальцем в сторону своих баб и детишек.

Места для меня не было, это ясно. Я помедлил, и они подняли клинки. Я был безоружен, а их было двое. Я бросил канат и отступил.

Дело выглядело дрянным, и я подумал о пистолетах, оставленных у «Ли и Босуэлл». Вернуться за ними? Хватит ли времени? Лодки уже были на полпути к воде. А что, если бы у меня и были стволы? Смог бы я силой пробиться на борт и остаться там? Скорее всего, получил бы нож в спину, как только ослабил бы бдительность. Так я и переходил от лодки к лодке, не зная, что делать, как вдруг послышался стук ног по песку, и из-за черного силуэта медленно движущегося корпуса показался отряд солдат.

— Эй, вы там! — крикнул чей-то голос, очевидно, офицерский. — Стоять!

Я повернулся, чтобы бежать, но по мягкому песку это нелегко, особенно когда человек так устал, как я. По правде говоря, у меня и духу не хватило бежать. Да и куда? И вот, в мгновение ока, меня окружило кольцо нацеленных штыков.

— Флетчер! — сказал офицер, молодой лейтенант 83-го полка. — Вы — Джейкоб Флетчер, известный как Босуэлл.

Это был не вопрос, а утверждение. Парень выглядел возбужденным и довольным собой. Должно быть, я провалялся в Монтего-Бей дольше, чем думал, потому что не только дождь перестал, но и светало, и я мог разглядеть выражение его лица. Через его плечо я заметил, что одна или две лодки уже вошли в прибой. Они поднимали женщин и детей, чтобы усадить их в безопасности, прежде чем оттолкнуться от берега. Мой шанс на спасение ускользал.

Офицер оглянулся на пристань и таможню. Он чего-то ждал. Его солдаты ухмылялись мне, как ухмыляются люди, поймавшие пленника и довольные собой. Их было всего четверо, и, может быть, их мушкеты промокли от дождя. Если так, я мог бы рискнуть, выхватить мушкет и разделаться с ними. Но я увидел свежие, только что снятые с кремневых ружей промасленные тряпицы. Они сохранили свою затравку сухой, как и подобает хорошим солдатам. Я вздохнул и сел на песок. Лодки уже прыгали по волнам, подгоняемые веслами.

Затем послышалось «хрусть-хрусть-хрусть», и, подняв глаза, я увидел поистине поразительное зрелище. По песку ко мне приближалась процессия рабов, несших вереницу багажа, отряд из десяти солдат в красных мундирах, чтобы те не разбежались, а во главе, несколько потрепанная недавним дождем, но все еще на каждый дюйм — величавая английская мадам, шла моя мачеха, леди Сара Койнвуд. Я вскочил на ноги в тот же миг, и мои четверо охранников отступили и взвели курки.

Она впилась в меня взглядом, я — в нее. Ей-богу, мне стало не по себе при виде этой женщины. В последний раз я видел ее в Лондоне, больше года назад, когда думал, что ей прострелили череп и она замертво упала у моих ног. Но если я и испугался, то она — тоже, и даже больше, чему я рад! Дело в том, что эта тварь не только ненавидела меня за то, что я