Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

просил тридцать восемь монет. А когда Волков сказал, что даст двадцать пять и ни пфеннигом больше, так схватил эти деньги и ни слова не возразил. И еще радовался, вор. Видно, даже так хорошую лишку взял. А еще людям Сыча, что на том берегу сидят, и самому Сычу много денег шло.

И еще по мелочи, по мелочи, по мелочи. Нет. Не терял он денег, и никто его не обворовывал. Нет, просто текут они сквозь пальцы, как вода. Не удержать. Он засыпал серебра себе в кошель, опять даже не считал его, две полные пригоршни. Надо будет Бригитт дать пять монет на женские нужды. Бригитт — не женщина, а удовольствие. Не зря говорят про рыжих, что в них огонь дьявольский. Вчера ночью еще неизвестно, кто кого брал: он ее или она его. Словно бес в ней любовный был: и царапалась, и кусалась, словно зверек. А еще выла сквозь зубы, чтобы не кричать, дом не перебудить. Такую бы ему жену, раз Брунхильды нет. От нее получились бы хорошие дети: дочери красивые, а сыновья яростные. А ему досталась эта бледная немочь, вечно недовольная и препирающаяся. Надо будет Бригитт десять монет дать. Она ему нужна…

Он вздохнул и опять вспомнил про деньги. Война, стройки, пиры, покупки. Ох, недешевое это дело — быть господином. Захлопнул сундуки, запер их и пошел вниз смотреть, как дворовые собирают скарб для переезда.

Сел в кресло. Как и договаривались еще вчера, пришли к нему Ёган и господин фон Клаузевиц.

— Ёган, — распорядился Волков, — господину рыцарю обещана мной тысяча десятин пахоты. На солдатском поле еще есть земля, что не распахивается? Свободная там есть земля? Или солдаты все возделывают?

— О, какое там, — Ёган махнул рукой, — там много целины, бурьяна столько, что коня измордуешь, пока все поднимешь.

— Выдели господину фон Клаузевицу лучшую тысячу.

Рыцарь поклонился Волкову.

— Хорошо, — кивнул Ёган, — землицу-то найдем не самую худшую, а кто же ему пахать-то будет, мужиков-то у нас лишних нет.

— Ну, может, он солдат наймет, а ты скажешь им, как и когда лучше пахать и что сеять.

— Ну, ясно, — согласился управляющий без всякой радости. А чего ему радоваться, еще одна забота.

— Господин фон Клаузевиц, — продолжал Волков, — а думаете вы строить дом или тут у меня будете жить?

Рыцарь задумался и сказал после:

— Дом мне не по карману. Ваш этот дом вполне пригоден для жилья. Я не из тех спесивцев, что требуют личных апартаментов.

— Да, но здесь помимо вас будут жить и другие люди: и мой поп, которому теперь принадлежит дом, и молодые господа из города, и мои оруженосцы.

— Ничего, я не дерзкий человек и напрасных свар не затеваю, тем более что из всех ваших людей я буду старшим, а значит, должен служить им примером.

— Хорошо, но имейте в виду, что для дома вы можете брать все, что найдете на моей земле, бесплатно. Мои офицеры поначалу, пока не было кирпича у нас, строили свои дома из орешника и глины, хорошего леса на них уходило не много, дома получались простыми, но удобными и даже красивыми, если их побелить. А теперь у нас и кирпич свой, солдаты жгут его во множестве, он дешев.

— Вот как? — задумался фон Клаузевиц. — И где же мне будет позволено ставить дом, если надумаю?

— Да где захотите, хоть тут, в Эшбахте, хоть у сыроварни.

— У сыроварни — это…

— Это как ехать к амбарам, к реке, на восток, там дома всех моих офицеров. Впрочем, если вас не тяготит жить с другими господами тут, то живите, я просто предложил вам.

— Спасибо, — рыцарь поклонился, — я подумаю.

⠀⠀

Пришли из нового дома госпожа Эшбахта и госпожа Ланге. Бригитт весела, радостна, вся светится от переезда и от того, что у нее будут свои покои. Даже Элеонора Августа и та не так недовольна, как обычно. Сама заговорила с Волковым. Стала рассказывать, что надобно купить в дом.

— Будет, будет вам, — морщился кавалер, слушая разговоры и причитания женщин. — Перин и простыней у нас достаточно из приданого госпожи. Посуды столько, что лишняя есть. Коли гости придут, так всем серебряных стаканов хватит.

— А кровати, — с возмущением говорила жена, — мне… нам нужна новая кровать. А Бригитт кровать? Я хочу, чтобы у Бригитт была хорошая кровать. А еще гобелены на стены.

— Хорошо-хорошо, — вздыхал кавалер, — будет госпоже Ланге хорошая кровать и хорошие перины с простынями. Все будет.

Госпожа Ланге улыбалась, довольная. А Волков подсчитывал в уме расходы. Тут пришел Максимилиан и сказал:

— Кавалер, к вам гонец.

Волков даже спрашивать не стал: что это за гонец, от кого или как выглядит. Он и так знал, от кого. И не ошибся. Опять был посланец от самого курфюрста. Гонец стоял в трех шагах от кавалера с пакетом в руке, а Волков письма не брал. Тогда Максимилиан забрал письмо и положил его перед господином.

Скажи ему кто лет этак десять назад, да какие десять — пять лет назад, что писать ему будет герцог, да не простой герцог, а настоящий курфюрст, так не поверил бы. А может, и в морду дал бы говорившему, посчитав его слова за насмешку. А вот прошло время — и вот оно, письмо от курфюрста. Лежит перед ним, и никакого трепета у него перед этой бумагой нет. Наоборот, век бы ее не видать. Да, многое в его жизни с тех пор, как он служил в гвардии, переменилось. А письмо все лежит. Гонец стоит терпеливо, кухарку Марию рассматривает. Максимилиан отошел к стене, сел на лавку.

А Волков бумагу все не брал, сторонился, как будто она с проказой или чумой. Сидел и тер глаза руками, словно спать хотел, хотя совсем недавно лишь завтракал.

Но сколько так глаза ни три, а письмо не исчезнет, и гонец не растает. Взял он, наконец, бумагу, посмотрел на ленту, на печать. Развернул ее нехотя:

«Сын мой, писали Вы мне, что недужите и так ваш недуг тяжек, что ехать ко мне не можете, оттого что немощны. А мне говорят, что недуг Ваш не тяжек и немощь Ваша сошла совсем. И так не тяжек недуг Ваш, что соседи от Вас плачут слезами горькими и пишут мне жалобы, послов-жалобщиков шлют с просьбой, чтобы унял я Вас.

Много о Вас говорят дурного, много злого. Хочу сам от Вас самого слышать, как дела у Вас в Эшбахте идут. Как с соседями Вы живете? Как мир