Приключения Петьки Зулина - Георгий Анатольевич Никулин

— Так-то, голубок, на себя пеняй, — сказал в напутствие Проне старичок с палочкой, шедший куда-то по своим делам, да так и простоявший все бесплатное представление.

— Женить бы его Авдеичу пораньше. К дому бы привился, может быть, — откликнулся старичку его сверстник, тоже наблюдавший скандал.

— Жени вора на тюрьме, — решительно возразил первый.

— Да вишь ли, женатый человек домашнее…

— А он и так домашний: и чужие клети[27] не забудет, и от своего дому не отобьется, — сказал старичок, взмахнул палочкой и пошел.

— Приносил он мне краденые кожи. Помнишь, я говорил? — спросил сапожник Котов своего друга Кирилла-Печника.

— Надо было до суда довесть, — ответил Кирилл и пообещал: — Подожди, подытожим его дела.

«Так вот он какой, этот Проня!» — подумал Петька.

Глава 4. Спасение Никешки Рубцова

Тревожная весть пронеслась по селу — война! Поутру на крыльце волостного[28] правления загалдели мужики. Пробегая мимо, Петька остановился, прислушался и помчался домой. Он думал поразить всех новостью.

Он представлял себе грандиозную картину войны: идут ряды немцев, колышутся пики, из желтой травы выставляются черные головы в рогатых касках… Немцы тащат большую пушку…

Но, оказывается, дома без него всё знали. На кухне заливалась слезами Мотя. У нее тряслись тяжелые плечи и набок свернулась широченная юбка, та самая, из которой Петька не один раз мечтал сделать великолепный парус для целого пиратского корабля.

Никто не обращал внимания на Петьку, и дома оставаться было неинтересно. Повернувшись на пятке, Петька моментально оказался за дверями.

— Эй, эй, воюем! Ого-го-го-го! Война!

Петька кричал, свистел; над крапивной зарослью разносились его вопли, но никто не обращал на него внимания. Три мальчика на краю вытоптанной поскотины[29] охотились на сурков, раскапывая норки и карауля, не высунется ли наружу зверек. Пришлось к ним подбежать вплотную.

— Володька, мужиков на войну собирают.

— Зна-аю. Мой тятька нарочным с пакетом ускакал. На пакете сургучные печати, аллюр три креста и петушье перо[30]. Во!

Володька явно выхвалялся. Чтобы не отстать от товарища, Петька сказал:

— А наша Мотька плачет.

— Чего она, обиделась, что ли?

— Не знаю. Сопит и плачет, все через эту войну.

— Ну, а ты что?

— А я у волости на столбе бумагу видел. Я прочитал на ней все.

— Врешь, что прочитал!

— Лопни глаза — истинная правда.

— А при мне не прочитаешь.

— Побежим — прочитаю, а потом искупаемся.

— Айда! — крикнул Володька, и они пустились наперегонки.

На улице села, как всегда пустынной в этот час, за Петькино отсутствие ничего не изменилось. Он летел стремглав, и за ним из каждой дорожной ямы столбом поднималась пыль. Сонная, искусанная мухами лавочница, чихнув от пыли, захлопнула окно.

— Постой, — спохватился Володька на берегу реки, — а к волости мы не забежали?

— Ну, подумаешь! Потом почитаем. Я и забыл совсем.

После купанья Володька потащил Петьку к волости читать бумагу. Выбежав из проулка на улицу, друзья сразу убедились, что сильно отстали от жизни: больничные и береговые ребята разделились на две «шайки» и объявили друг другу войну. Оба лагеря считали себя русскими и пытались убедить противников, что те — немцы. Исчерпав запасы насмешек, «патриоты» готовы были перейти к рукопашной, когда неожиданно появились новые лица.

— Вы кто? — разом спросили с обеих сторон.

— Мы — новобранные рекрутá[31]! — нашелся ответить Петька.

— И мы новобранные рекрута, — сейчас же примазались больничные, но выбор был уже сделан, и Петька перешел к действиям.

— Вот мы сейчас покажем, какие вы новобранцы! Вали их, ребята! — кричал Петька, ведя в атаку береговую ораву.

Так «судьба» толкнула героя в «водоворот событий»: и сделала его «полководцем».

К вечеру село сильно изменилось: гуляли мобилизованные, словно бы они превратили свое горе в праздник. Шатались ватаги парней. У волостного правления одна за другой останавливались запыленные телеги. Парни сбивались толпой, окликали знакомых, «выхваляли ероев», и любая шутка вызывала напряженный, нервный смех.

Привезенных для явки вели в волость, а уже «забритые» шли дальше. Отчаянный гармонист Савка, известный на селе своей дерзостью, до отказа раздирая гармошку и широко разевая рот, во весь голос кричал частушки, а хор парней каждый раз подхватывал таким же криком припев:

Эх, дальше солнца не угонят,

Сибирь — наша сторона…

Призванные мужики и парни были поголовно пьяны. Иных, полуживых от водки, «волоком» представляли в правление, а они бормотали: «Не сумлевайтесь, ежели за веру, царя, мы готовы». Девки сторонились разошедшихся парней. То и дело вспыхивали драки. Были избитые, раненые. Стражники отсиживались в волости, и старожилы-чалдоны[32], ожидая убитых, говорили друг другу:

— Смотри, паря[33], с этих жиганов[34] станется, не одного придется закапывать.

Даже ребятишки присмирели и не путались под ногами.

— Петя, изволь сидеть дома, — сказала мать, уходя к знакомой жене врача.

Строгий тон не допускал противоречия, и хотя обидно было сидеть дома в светлое время, — Петька не решился ослушаться.

Опухшая от слез Мотя на Петькин взгляд вела себя странно: она не ругалась за то, что он просит есть не вовремя, не навязывала лишней тарелки супу, не заметила, что он ест только второе. Не доев, Петька с куском в руке вышел в сени[35].

Чисто выскобленные ступени вели к открытой двери, рядом с которой в наружной стене было маленькое волоковое оконце без косяков[36].

По закатному небу носились стрижи. Больше ничего интересного не было видно из окошка. Петька хотел было сойти во двор, как вдруг хлопнула калитка и неприятно лязгнула щеколда. Во двор заскочил человек и притаился у ворот, прислушиваясь к шуму на улице. Потом чужой человек надвинул воротный засов на калитку, обернулся, и Петька чуть не заорал со страху, увидев вместо лица яркое кровавое пятно. Кровь текла из рассеченного темени, и парень прижимался спиной к воротам, дико озираясь кругом.

Это продолжалось одно мгновение. Топот и крики толпы раздавались совсем близко. Парень заметил Петьку, кинулся в открытые сени, закрыл двери на крюк и зашептал:

— Спрячь, убьют меня…

Петька хотел крикнуть маму, Мотю, но ни звука не мог выжать из себя. А лишь он сделал движение к дверям кухни, — парень проскочил вперед и оказался перед остолбеневшей Мотей.

Сам не зная почему, Петька с порога показал на крышку подполья и крикнул: «Темно!» Это было не то, что ему хотелось сказать, но как раз то, что нужно парню, и