Падение Робеспьера: 24 часа в Париже времен Великой французской революции - Колин Джонс

о кровавых проскрипциях Суллы; он должен был быть воздвигнут на развалинах Республики… Кутон – тигр, обагренный кровью Конвента. В качестве своей королевской забавы он осмелился выступить в Якобинском клубе о пяти-шести головах из Конвента. Но это было только начало. Он хотел сделать из наших трупов ступени, по которым собирается взойти на трон.

Фрерон привносит в дискуссию новую ноту – отчасти зловещую, но также и несколько нелепую. Классические аллюзии кажутся несколько натянутыми, отсылки к королевской власти – тем более. Кутон улавливает момент, когда можно вклиниться. Показывая на свои парализованные ноги, он со всей иронией, на которую способен, восклицает:

– И это я стремился взойти на трон!..

Столь энергичный призыв к сочувствию может прийтись по душе многим депутатам, ведь, несмотря на его близость к Робеспьеру, у Кутона есть друзья на депутатских скамьях[584]. Но Эли Лакост торопится свести нити дискуссии воедино, чтобы продвинуть дело вперед и удержать внимание депутатов. Член Революционного правительства, он видел Робеспьера вблизи. Кроме того, в середине 1794 года, будучи в качестве депутата прикомандирован к Северной армии, он столкнулся с Сен-Жюстом. А совсем недавно, в качестве председателя Якобинского клуба, он воочию наблюдал за махинациями Робеспьера и Кутона. Там, где Тальен предлагал страсть, Бийо – гнев, Вадье – насмешку, а Фрерон – красочную риторику, Лакост ставит безжалостный диагноз. Его мнение состоит в том, что триумвират Робеспьера, Кутона и Сен-Жюста на протяжении нескольких месяцев мешал работе правительства, нарушал общественное спокойствие и стремился подорвать свободу. По-видимому, подразумевается также и сговор с иностранными державами, который грозит расколом правительства (впрочем, этот вопрос он формулирует нечетко).

Выступления Фрерона и Лакоста придали дискуссии новый импульс. А еще они произнесли новое слово: триумвират[585]. Подразумевается классическая отсылка к императорскому правлению трех человек – Юлия Цезаря, Помпея и Красса – в конце Римской республики. По предложению Фрерона Конвент официально голосует за арест обоих Робеспьеров, Кутона, Сен-Жюста и Леба.

14:00

ЗДАНИЕ ПОЛИЦЕЙСКОГО УПРАВЛЕНИЯ, ОСТРОВ СИТЕ И ЗАСЕДАНИЯ СЕКЦИЙ

Полицейская администрация никогда не спит, но обеденные перерывы соблюдает. Оформление бумаг, связанных с ночными происшествиями, упреждающее наблюдение за ключевыми секциями – как там готовятся к протестам рабочих против максимума заработной платы? – все это вызывает здоровый аппетит. Перерыв у сотрудников мэрии – между 14 и 16 часами дня. И расходятся они как раз перед тем, как в здание проникают новости о случившемся утром в Конвенте.

Секционные комитеты, занимавшиеся с утра повседневными задачами, тоже отправляются обедать. Отряды сборщиков селитры выполняли свою работу, секционные комитеты социального обеспечения помогали нуждающимся. Революционные комитеты занимались привычными вопросами охраны порядка[586]. Комитет секции Единства на Левом берегу с 10 часов утра заседал в помещении старинного монастыря Сен-Жермен-де-Пре, продолжая начатое вчера обсуждение лиц, обвиняемых в контрреволюционных высказываниях относительно побед Республики в Нидерландах. Заседает – также на Левом берегу, только восточнее, в бывшем монастыре Матюрен, – и комитет секции Шалье. Здесь работа началась в 9:00 с рассмотрения дела монахинь из небольшой местной больницы, которых осудили за отказ принести присягу на верность Республике и другие правонарушения. В Марэ комитет секции Соединения отклонил просьбу гр. Барруа, барабанщика 6-го легиона НГ, о выдаче ему certificat de civisme (удостоверения гражданской благонадежности); тот возмущен, так как это может привести к его политическому обвинению из-за «негражданского» поведения. Революционный комитет секции Финистер в отдаленном предместье Сен-Марсель занимается разоблачением женщины, которая накануне в 3 часа ночи контрабандой пронесла в секцию фрукты.

Кроме того, сегодня утром ряд секций выполнял декрет КОС от 20 июля, обязывающий их сдать все имеющееся в их распоряжении оружие, которое было конфисковано у подозрительных лиц, мятежников и злоумышленников. Оружие должно быть помещено в центральный склад в бывшем особняке д’Эльбёф на площади Каррузель. В одной только секции Тюильри в списке значатся более 30 ружей, 40 с лишним пистолетов, 20 сабель, пять швейцарских алебард и многое другое. Секции разоружают? Или речь идет просто о передаче оружия в батальоны НГ?

14:00

В ГОРОДЕ

На заседании Конвента кипят страсти, но подавляющее большинство парижского люда занимается своими обычными делами. Собрания рабочих, протестующих против введения максимума заработной платы (в том числе и у Ратуши), нарушают нормальный ход жизни, однако нарушения эти незначительны. Декреты Конвента пока еще в типографиях; то же касается и плакатов[587], которые начнут расклеивать по центру города лишь через несколько часов. Интересно, как парижане воспримут известие о парламентском перевороте, когда эта новость получит широкое распространение?

Ответ на этот вопрос во многом зависит от того, каково сейчас общественное мнение Парижа относительно Революционного правительства и роли в нем Робеспьера. Вчера вечером правительственный шпион Русвиль убеждал Робеспьера, что парижане доверяют Конвенту, и при этом коллеги Робеспьера по КОС отложили принятие против него мер в связи с его большой популярностью. Поди знай, чему верить.

Это соображение наглядно демонстрирует недавний случай с Франсуа-Венсеном Легрэ и его другом Жан-Клодом Сент-Омером[588], членами секционного комитета Музея и убежденными революционерами. Несколько недель назад в саду Тюильри подслушали их разговор; вслед за этим их осудили за то, что они выразили сожаление относительно нехватки праздничных украшений и отсутствия ажиотажа вокруг торжеств 14 июля в годовщину взятия Бастилии, при этом вину они возложили на КОС. Cвободы, права человека и принципы конституции очевидным образом попираются. И у штурвала революции, стало быть, оказались не те люди. Патриотов отправляют на эшафот, Революционный трибунал сажает патриотов и аристократов в одну телегу. Весь суд погряз в коррупции. Лицемеры Барер и Сен-Жюст, отвечавшие за принудительное изгнание дворян[589] из города на протяжении последних нескольких месяцев, сами в прошлом были дворянами. В ходе своей беседы мужчины цитировали (возможно, всему виной выпивка) памфлеты и брошюры, направленные против Революционного правительства и напечатанные секциями.

Инцидент, произошедший у самых врат Конвента, больно задел правительство, которое решительно обрушилось на обоих. Легрэ и Сент-Омера немедленно арестовали и направили в Революционный трибунал. Правительство пришло к выводу, что этот случай является серьезным свидетельством того, что среди народных масс зреет организованное сопротивление[590] – и пора бить тревогу. Робеспьер использовал эту историю как доказательство того, что заговоры с участием конспираторов-контрреволюционеров, которые он разоблачал на протяжении многих месяцев, существуют на самом деле. Беспокойство усиливал тот факт, что в конце мая в секции Горы стали собирать подписи под петицией с требованием принять Конституцию 1793 года. Ее успели подписать 2 тыс. человек – прежде чем КОС вынудил прекратить сбор, строго раскритиковав идею как пережиток радикального эбертизма.

Правительство нервничает из-за того, что общественное мнение склоняется в пользу принятия очень демократической Конституции 1793 года, вступление в силу которой было отложено после декларации 10 октября 1793 года о том, что правительство будет оставаться «революционным до заключения мира». Такой шаг не стоит на повестке дня ключевых политиков, занимающих центральное место в правительстве: Робеспьер, Сен-Жюст, Барер, Бийо и другие отдают приоритет инновационным социальным институтам, создающим новую республику. Они преуменьшают значение идеи индивидуальных прав, закрепленных в конституции.

Беспокойство на самой верхушке подпитывается тем, что у правительства нет надежных способов оценить состояние парижского общественного мнения. Имеющийся в распоряжении аппарат репрессий – атмосфера террора, тюрьмы, телеги с осужденными на казнь, гильотина, полиция, шпионы, цензоры, закрытие политических клубов и т. д., – может быть, и дает правительству достаточную свободу действий для того, чтобы подавлять врагов Республики. Но весь этот арсенал террора потворствует лишь поверхностному проявлению политического конформизма. Это лицемерие, которое так сложно вывести на чистую воду, – сущий кошмар Робеспьера и Сен-Жюста: они обречены на то, чтобы до бесконечности выносить приговоры «интриганам в красных колпаках»[591], контрреволюционерам, скрывающим свои истинные взгляды под внешними проявлениями послушания и конформизма.

Усиление комитетов также стало причиной того, что доступ информации и мнений из секций к верхушке правительства