Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

Все люди его выезда уже были в седлах, он и сам сел. Устроившись в седле, Волков сказал:

— Я первый не поеду, господа. Коли враг высадился, так поставил уже секреты. Мне сейчас в засаду попадать нельзя, перед сражением погибать и раны получать недосуг. Даже если ранен буду я, сражение уже проиграно. Господа Гренер и Фейлинг-старший, держитесь впереди вы. И прошу вас смотреть во все глаза, особенно пока не рассветет. Едем на восток, вдоль берега. Ищите баржи и лодки у нашей земли.

Молодые люди волновались. Враг рядом. Но все шло не так, как им представлялось. Думали они, что война — это лихие рубки и пиры. Нет, совсем не так выглядит война. Война — это большая суета. Пока до рубки дойдет, так свои ноги стешешь, ну или коню ноги собьешь. Война начинается в суете, в беготне, в поисках, в волнениях. И состоит она сплошь из отставших обозов, из нерадивых офицеров, из вечно недовольных солдат. А еще из плохих дорог и хитрых врагов, норовящих ударить неожиданно. Вот это и есть война. Большая, большая суета. И суета эта будет длиться и длиться, не закончится до того момента, когда противники встанут друг перед другом лицом к лицу.

Но до этого врага нужно найти.

Хлопотно? Да. Но ничего, хотели войны — вот она. Вот и первое дело. Первое дело на войне — выведать, где находится враг. С важностью этого ничто не сравнится. Так что вперед, господа!

Поехали по темноте не спеша. От воды холод шел, но никто поначалу не мерз. Когда за каждым кустом затаившийся враг мерещится, не до холода. Отъехали от рыбацкой деревни — никого. Луны почти и не видно. Как назло, еще и туман ледяной от реки пополз.

Совсем плохо стало видно. Двинулись еще медленнее, темные места у зарослей объезжая. Нет, тишина на реке гробовая: ни ночных птиц не слыхать, ни всплеска. Нет никого, никто не может так тихо высаживаться. Едут они дальше, камыш едва слышно от ветра шуршит. Ночь. Нет никого.

Так и ехали, пока светать не начало. Так неспешно и осторожно ехали, что у Волкова даже ноги стали в сапогах мерзнуть. От жара следа не осталось, он вскоре зябнуть стал.

На рассвете добрались до Линхаймского леса. Того самого, из-за которого вся распря с кантоном и началась. Не было тут врага. Нигде. Ни лодка, ни баржа вверх по течению мимо них не проплыла. Вниз по течению прошла одна на рассвете, тяжко груженная досками, и все.

Дальше ехать смысла не было. Остановились, кавалер думал и оглядывался, но без толку: берег казался девственно чист и пуст. Ни следов, ни шорохов. А люди смотрели на него и ждали решения.

Ничего он не понимал, уже думал, что солдат, может, что-то перепутал. Что та баржа, которая отбыла из Милликона ночью, была торговая. Вдруг купчишки в ночь решили отплыть, а солдат всполошил всех зря.

— Ладно, — наконец произнес Волков, — едем в лагерь, господа.

Молодые господа с тихой радостью приняли его приказ, всем хотелось слезть с коней, за ночь-то наездились уже. И еще поесть чего-нибудь теплого и выпить, за ночь-то намерзлись. В общем, обратно двигались и веселее, и быстрее.

А как доехали, так все и разрешилось. Все стало понятно.

Отец Карла Гренера, Иоахим Гренер, по-отцовски быстро поцеловал сына в висок и потрепал по шее.

— Ну как ты, не позоришь отца?

— Нет, батюшка. Стараюсь во всем быть, как вы велели, — отвечал молодой человек.

Иоахим кивнул и повернулся к Волкову:

— Кавалер, я два часа как жду вас, ваши офицеры сказали, что вы всю ночь горцев искали на своем берегу, в то время как они вылезли на моей земле.

Вот этого как раз Волков совсем не ожидал. Он даже растерялся на мгновение:

— На вашей?

— На моей, да, на моей, — продолжал сосед. — Я еще спал, как прибежал один мой мужик, Ганс Кноле. — Гренер обратился к сыну: — Ты же его помнишь, Карл, это тот Кноле, что живет у реки.

Молодой Гренер кивал, он помнил мужика. Гренер-старший продолжал:

— Прибежал — кричит: «Господин, кто-то рубит ваш лес. Я в темноте не видел, кто, но все слышал. Рубят, сволочи!» А лесу-то у меня кот наплакал, меньше, чем у вас, господин фон Эшбахт. Я, конечно же, на коня, сыновей с собой взял. Еду к реке, тороплюсь по рассвету, а как доехал, так увидал… — Он сделал паузу, а Волков молчал и ждал, пока он продолжит: — А там все в лодках. Весь мой берег в лодках, палатки уже поставлены. И лес мой, собаки, рубят на рогатки и частокол.

Дьявол! Дьявол! Дьявол! Ну как он мог быть таким глупым! Как он мог не подумать о том, что эти псы высадятся не на его, а на чужой земле. Им, поганым, все равно ведь! Что его поместье, что Гренера, им плевать, кого разорять. Если надо, высадятся у Гренера и порубят его лес, даже если он им ничего плохого не делал. Додумайся Волков пойти туда ночью, как только солдат рассказал про баржу, так уже победу бы праздновал, уже скинул бы еретиков в реку, уже бы трофеи по берегу собирал. Дьявол! Перехитрили они его. Казалось, торопился он, гнал солдат и успел, но перехитрили враги. Кавалер готов был расцарапать себе лицо. Верная победа оказалась упущена. Упущена! А как пойдет дальше — неизвестно.

— Но я вам вот что скажу: пусть они мой лес рубят, пусть подавятся, черт с ним, — продолжал Гренер, не замечая задумчивости кавалера и его печали. — Я буду драться с ними, поэтому и привел двух своих сыновей и своего слугу. Считайте, что у вас, кавалер, четыре хороших всадника.

— Я признателен вам, друг мой, — рассеянно ответил Волков. — Буду ждать вас к завтраку.

Все не шла у него из головы эта вражья хитрость. Даже хворь его не так печалила, как собственная оплошность.

Но в это утро у него случились и две радости. Хоть и не перевесили они его неудачу, но немного скрасили. Случилось это, когда солдаты поставили шатер, обозные кашевары приготовили завтрак и Волков сел есть. Монах сварил ему новое зелье, от которого у кавалера проснулся аппетит.

Когда он сидел за завтраком с Гренером, офицерами и другими господами, пришел один