Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

– считалось, что те счастливчики, у которых сохранились дома, должны помочь тем, кто их не по своей вине лишился. Этот моральный императив, основанный на нацистской концепции Volksgemeinschaft, преследовал общество послевоенной Германии.

В 1948 году были введены пакеты экстренной помощи, которые первоначально финансировались из двухпроцентного налога на богатство, позднее повышенного до трех процентов. Но вопрос был должным образом разрешен только в 1952 году с принятием соглашения по “уравниванию бремени” (Lastenausgleich). Остроты добавляло то, что у людей были диаметрально противоположные взгляды на то, что такое справедливое уравнивание. Те, кто пытался лоббировать компенсацию своих потерь в истинном размере, не могли заставить платить тех, кто причинил ущерб (будь то нацисты или союзники), так что деньги должны были предоставить те из немцев, у кого еще оставались какие-то активы. Так, Главное объединение жертв авиационных бомбардировок (Zentralverband der Fliegergeschädigten) предлагало обложить налогом всех тех, чье материальное положение улучшилось после 1935 года. Как они объясняли свою позицию в 1948 году: “Войну проиграл весь немецкий народ. Соответственно, бремя тоже должны нести все граждане, сообразно их достатку”. Они больше не позволят относиться к себе как к “гражданам второго сорта”. Бездействие, предупреждали они, станет “часом гибели для частной собственности в Германии”, потому что отчаявшиеся жертвы возьмут дело в свои руки. Если у демократии есть шанс, ее нужно строить на “справедливом” основании32.

Но и беженцы точно так же устали ждать. Во главе полуторамиллионного Главного объединения немецких беженцев (Zentralverband der Vertriebenen Deutschen) стоял христианский демократ и член парламента Линус Катер, отвергавший предложения о долгосрочном налоге на богатство, который растянул бы компенсацию на длительный период. Большинству переселенцев, говорил он в 1950 году, нужно немедленное перераспределение богатства, им “не помогают меры, которые достигнут их через десять лет и позже”. Он хотел, чтобы все немцы, имевшие доход более 30 тысяч марок, пожертвовали свои вторые дома, филиалы своих фирм, акции и части своих земель. Половину их богатства нужно передать в другие руки, полагал он33. Годом позже, выступая в Мюнхене перед 10 тысячами беженцев, Катер говорил, что беженцы примут ступенчатую систему квот, по которой малоимущие получат полную компенсацию, а люди со значительным состоянием – только часть утраченного. Но сами беженцы отвергли роль попрошаек. Все, о чем они просили, – признание того, что им законным образом принадлежало и было у них отнято. В самом деле, тем “имуществом, с которым они расстались”, изгнанники “заплатили репарации за весь народ”34.

В ходе войны было утрачено столько домов, ферм и фирм, что полная компенсация была чистой фантазией. По оценкам того времени, потери от бомбардировок составляли 27 миллиардов рейхсмарок и еще 120 миллиардов достигали потери, связанные с изгнанием35. Это втрое превосходило ВВП Германии в 1937 году. Компенсация обрушила бы экономику и вместе с ней надежды на восстановление в недалеком будущем, что было бы несправедливо по отношению к будущим поколениям. Неразумно рубить голову корове, которую хочешь подоить, – так комментировала ситуацию сельская пословица того времени. Как бы то ни было, скромные баварские фермеры не собирались делиться землей и немногочисленными коровами с бывшими богатыми землевладельцами откуда-нибудь из Восточной Пруссии. Владельцы же семейных предприятий называли проекты распределения бремени дорогой к социализму36.

Некоторые политики предлагали восстановить довоенное распределение собственности; это привело в ярость социал-демократов и прогрессивных христианских демократов. Те же, кто был на левом фланге, напротив, предпочитали коллективистский подход, когда собранные налоги инвестируются в жилищное строительство и фирмы, чтобы помочь людям снова встать на ноги. С экономической точки зрения это имело смысл, но с политической было тупиком, потому что изгнанники хотели не просто начать жизнь заново, но желали, чтобы их потери были признаны. Кроме того, были еще и поклонники социальной справедливости. Решающим фактором в этом моральном уравнении оказывалось не то, сколько человек потерял, а то, насколько он был уязвим37. Нужда козыряла потерями. Было бы несправедливо компенсировать восточнопрусскому графу все его поместье и при этом давать копейки его бедным слугам за те скудные пожитки, которые они утратили. Но перераспределение собственности должно было выглядеть справедливым в глазах тех “счастливчиков”, которых просили уступить другим часть своего богатства. Тем не менее в этой “социальной” схеме жертв тоже просили принять на себя часть бремени. Справедливость здесь подразумевала не восполнение прошлых потерь, но возможность будущей интеграции через стимулирование накопления капитала и возрождение экономики, чтобы помочь жертвам построить свою жизнь заново.

Та политика, которая в итоге была принята в 1952 году, стала компромиссом между индивидуальным и социальным критериями справедливости. Компенсации были ранжированы. Крупные собственники получали больше, чем мелкие, в абсолютном выражении, но меньше в относительном. Например, тот, кто при бомбежке потерял имущество на сумму в 10 тысяч марок, получал 4 тысячи (40 %), но тому, у кого конфисковали замок стоимостью в миллион, полагалось 54 тысячи (5,4 %). Суммы выплачивались маленькими порциями в течение более чем тридцати лет. Всего было подано около 57 миллионов заявок. Линус Катер угрожал, что покинет CDU и вместе с другими бывшими беженцами в парламенте перейдет в конкурирующую организацию по делам изгнанников – Союз изгнанных и лишенных прав (Bund der Heimatvertriebenen und Entrechteten), пока Аденауэр не пообещал выделить дополнительно 850 миллионов марок для немедленной интеграции.

Но несмотря на то, что Lastenausgleich обернулся беспрецедентным перераспределением богатства, он даже не приблизился по размаху к радикальным проектам полномасштабной компенсации и перераспределения, не говоря уже о конфискации. Фонды были сформированы через налоги на возвращенный капитал, а не на акционерный капитал и активы как таковые, поэтому они не повредили накоплению капитала38. Аденауэру удалось сдержать гнев беженцев и жертв бомбежек, избежать гражданской войны между имущими и неимущими и найти способ дать людям какую-то компенсацию за потери времен войны, не принося в жертву свою главную цель – восстановление.

Другой вопрос, разделявший немцев, касался пенсий для жертв войны. Здесь тоже после 1945 года накопилось очень много боли и гнева: грандиозное поражение, личные страдания, уязвленная гордость и сознание права образовали взрывчатую смесь. В ноябре 1947 года ветеран, потерявший на фронте ногу, прислал в журнал Der Spiegel яростное письмо. До него дошли слухи, что какая-то женщина отказалась уступить солдату место в трамвае, обозвав его “военным преступником”. Он настаивал, что возвратившиеся с фронта солдаты заслуживают большего уважения и, по крайней мере, таких же “справедливых” льгот, как и те, кто вернулся из лагеря, многие из которых, добавил он, преступники39. Ассоциация инвалидов войны (Verein der Kriegsbeschädigten, VdK), насчитывавшая в