Доктор Дулиттл и его звери. Книга третья - Хью Джон Лофтинг

случая, чтобы проникнуть в ту таинственную камеру. Никогда впоследствии я не пожалела о том, что поступила так, потому что предчувствия не обманули меня. Как-то ночью я пристроилась у закрытой двери и дремала. Вдруг меня разбудил свист. Узник насвистывал до боли знакомую мелодию. Я знала ее наизусть, потому что мой друг-художник всегда насвистывал ее, когда рисовал картины.

Наконец-то я нашла его! Оставалось только проникнуть в камеру. Утром надзиратель принес завтрак, и я, несмотря на то что до ужаса боялась кованых сапог, шмыгнула вслед за ним в раскрытую дверь. Пока надзиратель ставил на стол миску с похлебкой, я спряталась под тюремной койкой.

Дверь за тюремщиком закрылась, и я смело вышла из укрытия.

— Здравствуй, — приветствовал меня мой художник. — Ты слишком похожа на моего друга Макиавелли. Никогда не думал, что бывают крысы-близнецы.

Художник был худ и бледен. Его волосы и борода отросли еще больше. Но голос остался прежним, и говорил он точно так же, как и раньше.

Я прошлась перед ним, чтобы он заметил мою хромоту.

— Так это и в самом деле ты! — воскликнул художник. — Это ты, мой старый добрый Макиавелли! Ты первый и единственный, кто вспомнил обо мне и навестил меня. Ну что же, садись завтракать. Извини за скромное угощение.

Теперь, когда я вошла в камеру, мне надо было придумать, как из нее выйти. Прогрызть каменную стену? — об этом нечего было и думать. Я бы только поломала зубы, но ничего не добилась бы. Тюрьма была новенькая и выстроенная на совесть.

Вверху, под самым потолком, было небольшое зарешеченное окошко. Я принялась прыгать на стену, в надежде что художник поймет, чего я добиваюсь.

— Что ты делаешь, старина Мак?! — изумился художник. — Погоди, погоди, похоже, ты хочешь взобраться на окошко.

Он встал на койку, взял меня на руки и посадил на окошко. Я осмотрелась. Оттуда можно было добраться до водосточной трубы и по ней спуститься вниз. Я осторожно начала спускаться и добралась до окошка первого этажа. Там, в большой комнате, сидели тюремщики. Я надеялась, что мне удастся стянуть у них что-нибудь вкусненькое и угостить моего друга. Я заглянула в окошко.

Тюремщики сидели за столом, уписывали за обе щеки толстые ломти хлеба и колбасы. И вдруг я услышала слово «революция». Именно его повторяли полицейские, которые арестовали моего друга. Может быть, тюремщики говорили о нем?

Я навострила уши.

— Недолго ему осталось у нас сидеть, — говорил толстый начальник тюремщиков. — Завтра его посадят на пароход и отправят в ссылку.

Услышанное так поразило меня, что я едва-едва не свалились вниз. Завтра моего друга увезут неизвестно куда. И тогда я отправилась к старой тюремной крысе и спросила у нее, что нужно, чтобы человек сумел убежать из тюрьмы.

— Пустяк, — ответила мне крыса. — Пару железных напильников, чтобы перепилить решетку.

И тут меня осенило. К тому времени я успела изучить тюрьму не хуже, чем свои пять пальцев, и я помчалась в мастерские. Там днем работали заключенные, а вечером их тщательно обыскивали, чтобы они не унесли с собой какой-нибудь инструмент, и снова уводили в камеры. Я проникла в тюремную мастерскую, нашла там напильник, зажала его в зубах и снова полезла по водосточной трубе, на этот раз — вверх.

Спрыгнуть с окошка внутрь камеры было совсем несложно. Мой друг спал. Я положила ему на грудь напильник, он открыл глаза и забормотал спросонок:

— Что это ты мне принес, Макиавелли?

Но когда он протер глаза и увидел напильник, лицо его озарилось радостью.

До утра он пилил решетку на окне и приговаривал:

— Ай да старина Мак, ай да удружил! Пусть мне теперь кто-нибудь скажет, что крысы противные. Да я готов расцеловать тебя, мой старый друг Макиавелли.

Когда стало светать, он аккуратно смел и спрятал железные опилки, чтобы тюремщики ничего не видели. Одной ночи ему не хватило, чтобы перепилить толстые прутья решетки.

Весь день он провел как на иголках и, едва стемнело, снова взялся за работу. И тут — о ужас! — напильник сломался у него в руках. Он растерянно посмотрел на меня и обреченно сказал:

— Видно, такая уж у меня судьба. Даже ты, старина Мак, не сможешь меня отсюда вытащить.

Я снова бросилась к окну. Он уже знал, чего я хочу, и посадил меня на окно. Путь вниз по водосточной трубе был мне уже знаком…

Когда я вернулась с новым напильником в зубах, мой художник схватил меня и прижал к груди.

Вот и конец моего рассказа. Когда взошло солнце, художника в камере уже не было. Стражники, охранявшие тюрьму с улицы, задремали и не заметили, как он ловко спустился по водосточной трубе. Больше я никогда не видела своего друга. Говорят, он успел перейти границу до того, как его хватились. Может быть, когда-нибудь я снова отправлюсь в путь, чтобы отыскать его.

Глава 22

МЫШЬ ИЗ КОНЮШНИ

Число записанных мной рассказов увеличивалось. Я перелистал записную книжку и увидел, что в ней осталось место только для одного рассказа, не больше.

— Кто еще из членов вашего клуба хочет рассказать нам свою историю? — спросил доктор Дулиттл у белой мыши.

— Все, господин доктор, — ответила мышь. — Но мы прекрасно понимаем, что вы не можете тратить на нас столько времени, поэтому просим прийти к нам только завтра и выслушать последнюю историю. Я сама отберу для завтрашнего заседания рассказ поинтереснее. Думаю, пяти историй как раз будет достаточно для книги, которую для нас издаст Том Стаббинс.

— Вот и хорошо, — одобрил ее решение Джон Дулиттл, — а следующую книгу мышиных историй мы подготовим в другой праздник Нового месяца.

Когда на следующий день мы с доктором снова заняли свои места в зале заседаний мышиного клуба, то с удивлением увидели, что вперед вышла невзрачная, ничем не примечательная мышь, которую мы раньше не замечали. Неужели и с ней могла приключиться невероятная история?

— Мне сегодня весь день вкратце пересказывали свои истории десятки крыс и мышей, — шепнула нам белая мышь. — Самой поучительной из них мне показалась история этой мыши. Она живет в конюшне. Не удивляйся, Том, самые чудесные истории, как правило, и случаются в самых обыденных местах.

Я обмакнул перо в чернильницу и