Mushoku Tensei: Крестьянин с копьем - Виталий Петров

пальцы слегка дрогнули, но она тут же выпрямилась, расправив плечи. Возница получил свои монеты, пробормотал что-то о «хорошей дороге» и укатил прочь, оставив нас перед домом. Я взглянул на Элинализ, ожидая, что она скажет, но она молчала, её глаза были прикованы к голубым ставням.

— Ну что, — начал я, стараясь звучать спокойно. — Пора, да?

Элинализ глубоко вдохнула, и её напряжённость, казалось, растворилась в этом вдохе. Она отпустила мой взгляд, посмотрела на дом, и её лицо озарила знакомая авантюристская улыбка — та самая, с которой она бросалась в бой.

— Пора, — сказала она твёрдо, и её голос больше не дрожал.

Элинализ уверенно зашагала вперёд к дому, её походный плащ развевался за спиной, а светлые волосы блестели в лучах заката. Я смотрел ей вслед, чувствуя, что сейчас начинается что-то важное — для неё, для Ролза, и, возможно, для меня самого.

Глава 23

Буэна (II/III)

* * *

Я шагал по просёлочной дороге Буэны, сапоги оставляли следы в мягкой пыли, смешанной с мелкими камешками. Деревня раскинулась вокруг: золотые поля пшеницы, слегка колыхающиеся под вечерним ветром, простирались до горизонта, а между ними вились узкие тропинки, соединяющие дома, что стояли на значительном удалении друг от друга. Каждый участок окружали низкие изгороди или ряды тёмных кипарисов, чьи остроконечные кроны отбрасывали длинные тени. На горизонте высились горы с заснеженными вершинами, а над ними плыли редкие облака, подсвеченные багрянцем заката. Где-то неподалёку журчал ручей, его звук смешивался с далёким лаем собак и шелестом травы, создавая тихую мелодию. Воздух был пропитан запахом скошенной травы и тёплой земли, но эта деревенская идиллия не могла заглушить бурю в моей душе.

Перед глазами стояла сцена у дома Ролза, отпечатавшаяся в памяти, как картина, которую невозможно забыть. Элинализ, всегда хитрожопая и непробиваемая, стала в одно мгновение разбитой: её руки задрожали, как осиновые листья, пальцы впились в ткань юбки, а из глаз текли слёзы, оставляя мокрые дорожки на коже. Она делала шаг вперёд, потом назад, её шаги были неуверенными, словно она разрывалась между желанием броситься к сыну и страхом, что он её прогонит.

Я увидел, как Ролз, высокий полуэльф со светлыми, как у Лизы волосами, и заострёнными ушами играл на траве с крошечной эльфийкой — ей и года не было. Её светлые волосы с зеленоватым оттенком блестели, а звонкий смех разносился по полю, чистый и беззаботный. Ролз подбрасывал её в воздух, она хлопала ладошками, а он улыбался — тепло, искренне, его глаза сияли отцовской нежностью, пока малышка тянула его за длинные волосы.

Именно эта картина разрушила всю скопившуюся уверенность эльфийки. Элинализ замерла, глядя на них, и её лицо исказилось от боли и тоски. И я понял, что она сейчас уйдёт, сбежит в поля, лишь бы не сталкиваться с этой реальностью, с этой болью. Я шагнул к ней сзади, положил руки на её плечи и подтолкнул вперёд, вложив в жест всю свою решимость.

— Иди, — сказал я твёрдо, мой голос не дрогнул. — Ты уже здесь. Не отступай.

Хруст травы и веток под её ногами был громким в деревенской тишине, и Ролз со своими длинными ушами тут же услышал. Он поднял голову, его взгляд остановился на Элинализ, и в следующую секунду его лицо озарилось смесью неверия и радости.

— М-мама? — выдохнул он, его голос дрогнул, а глаза расширились от изумления.

— Ролз… — прошептала Элинализ, её голос сорвался, слёзы хлынули с новой силой, но теперь в них было облегчение, смешанное с надеждой.

Ролз бережно опустил малышку на траву, где она тут же занялась жёлтым цветком, выдергивая лепестки, и бросился к матери. Он обхватил её в крепкие объятия, его руки сжали её плечи, словно он боялся, что она исчезнет.

Элинализ обмякла, её тело сотрясали рыдания, но она обнимала его в ответ, прижимая к себе, её пальцы вцепились в его рубашку, как будто она пыталась наверстать все потерянные годы. Искры радости, буря эмоций, слёзы — всё смешалось в этой сцене, и я понял, что мне здесь не место. Это был их момент, их воссоединение. Я развернулся и ушёл, оставив их наедине, чтобы найти семейство Грейратов.

Но эта картина не отпускала.

Ролз, играющий с дочерью, его тёплая улыбка, её смех, а затем его объятия с Элинализ… Это вызывало тепло и щемящую грусть. Я почувствовал… зависть, острую, как лезвие. У Ролза была возможность обнять свою мать, несмотря на её недостатки и конкретные проёбы. А у меня… никого. Свиноматка из Древобора — позорище, а не мать, даже как приёмная. И я не знал, кто мои настоящие родители, где мой дом, и эта пустота грызла меня, как голодный зверь, особенно сейчас.

Я шагал по дороге, каждый шаг твёрдый, решительный — я найду Пола и вытрясу из него все наши общие воспоминания, чего бы это ни стоило. Но внутри я оставался потерянным мальчишкой, грудь ныла, словно от незажившей раны.

И вдруг впереди на небольшом холме вырос дом, резко выделявшийся среди убогих деревянных хижин: двухэтажный, сложенный из светлого камня, с покатой соломенной крышей, потемневшей от времени, и окружённый просторным участком с низким каменным забором. Ухоженный сад с цветущими яблонями, аккуратная деревянная конюшня и грядки с ровными рядами рассады выдавали достаток, недоступный крестьянам — в этой глуши такой дом был единственным, кричащим о богатстве бывших авантюристов.

Я стиснул зубы, ускорил шаг, кулаки невольно сжались, но звонкий смех той малышки и её робкое «Мама?» всё ещё эхом отдавались в голове, цепляясь за мысли, как заноза.

Подойдя ближе, я заметил верёвки с бельём, колышущиеся на лёгком ветру: белые простыни, детские рубашонки и женское платье, ещё влажное, слегка покачивались, отбрасывая тени на пожухлую траву. В конюшне фыркала одинокая серая лошадь, её шерсть лоснилась, а копыта нетерпеливо били по утрамбованной земле, но людей вокруг не было видно.

В одном ловком прыжке я перемахнул через скрипучую калитку, приземлившись на утоптанную тропинку, ведущую к дому. Из кирпичной трубы вился тонкий дымок, а воздух наполнился ароматом жареного мяса, тушёных овощей и свежего хлеба, отчего живот предательски заурчал, напоминая о скудных трапезах в пути. Буэна, эта богом забытая деревня, не могла похвастаться ни тавернами, ни тем более ресторанами — сплошная глухомань, где даже миску похлёбки без комков найти было подвигом.

Я крался к