Тигран Великий - Тигрис Рафаэль

– Мы наслышаны о тебе, лекарь, – сказал Сципион, пронзая меня своим острым взглядом, – хотелось бы, чтобы такой образованный молодой человек послужил на благо Риму.

Я не стал отвечать военному психологу. Меня больше привлекала толстенная книга Полибия.

– Мне сказали, что ты записываешь все события, произошедшие в этом походе? – обратился я к биографу.

– Не только события, но и речи, которые произносит Лукулл, – ответил тот.

– А можешь показать описание битвы под Тигранакертом?

– А зачем это тебе?

– Судьбе было угодно, чтобы я не присутствовал при этом событии, и поэтому хочется прочесть отчет, составленный тобою.

Говоря это, я естественно слукавил, очень уж сильно было желание узнать, как трактуют события римские историки.

– Не вижу причин, чтобы не удовлетворить твоё любопытство.

Сказав так, Полибий развернул книгу в нужном месте, и я принялся внимательно вчитываться в латинские слова.

Биограф всё добросовестно описал. Как легионы осаждали столицу, сколько у них было катапульт и прочего вооружения, как работали подошедшие из Рима сапёры, раскапывавшие крепостные стены. Чем дальше я читал, тем сильнее поражался, насколько искажены факты. Например, смелая вылазка отряда Шанпоча в осаждённый город была преподнесена как паническое бегство царской семьи. Но это меркло перед описанием самой битвы. Из записей следовало, что двумстам тысячам армянских солдат противостояло всего семь тысяч легионеров. Одно это являлось неприкрытой ложью, ибо Мецн сумел собрать под свои знамёна, от силы, пятьдесят тысяч воинов, тогда как под тремя римскими штандартами должно быть, как минимум двадцать тысяч легионеров, и это если не считать наёмников и рабочих.

«Однако, несмотря на столь значительное численное превосходство, армия варваров не смогла расстроить ряды легионеров и, не выдержав натиска римского оружия, бросилась в панике бежать. Наши храбрые солдаты догоняли и сражали врага, который, убегая, бросил вооружение, обоз и своего варвара-царя. Победа была настолько убедительна, что центурионам пришлось уговаривать солдат смилостивиться над поверженным врагом и более не прибегать к бессмысленному кровопролитию».

В конце Полибий привёл данные о численности потерь с обеих сторон – пятьдесят тысяч убитых армян и всего семеро (!) погибших легионеров. Эта чудовищная ложь вызвала у меня, живого свидетеля описанных событий, возмущение. Разве можно поверить, что горстка легионеров за короткий срок уничтожила полсотни тысяч, пусть и убегающих в панике, армянских солдат, понеся при этом единичные потери! Было вполне очевидно, что римские биографы описывают события так, как угодно хозяевам, не брезгуя даже самой невероятной ложью.

Однако я сумел сдержаться и не выплеснул эмоции наружу. Вместо этого я невозмутимо спросил:

– Допускается ли некоторое искажение фактов биографом?

Полибий хотел, было, возразить мне и сказать, что всё, записанное им, есть чистая правда, однако Сципион, как опытный психолог, подловив иронию в моих словах, опередил товарища.

– Незначительное искажение фактов вполне допустимо, ибо идёт только на пользу боевому духу римских легионов. Не забывай, Соломон, что этот труд будет храниться в библиотеке Рима, и наши потомки, читая его, должны гордиться своими предшественниками. У легионеров всегда должна быть психология победителя.

– Психология победителя? – переспросил я.

– Да, именно, – продолжил важно Сципион, – поддерживать в войсках победный дух– вот моя основная задача. Наша армия всегда непобедима, и, зная это, легионеры без страха идут на копья противника. Рим должен всегда одерживать победы, пусть даже самые малые и незначительные, но обязательно – победы.

Сказав так, военный психолог покинул нас, оставив меня с Полибием наедине.

Я пристально посмотрел в глаза биографу и произнёс:

– Зачем ты написал столько лжи?

От неожиданности и удивления глаза Полибия полезли на лоб.

– Что ты имеешь в виду лекарь?

– А то, что я был очевидцем тех событий, и всё, что ты здесь написал – сплошной вымысел.

Слова мои звучали резко и строго, что было неприемлемо для статуса пленного. Удивление на лице Полибия сменилось выражением спокойствия и уверенности в своей правоте.

– Ну, почему вымысел? Ты же не будешь отрицать, что малочисленное войско римлян погнало огромную армию армян, а столица распахнула свои ворота перед победителями. Ах да! Тебя видимо смущают цифры? Ну, так кто будет проверять их достоверность? Ведь победитель всегда прав. Запомни, лекарь, раз и навсегда, – историю пишут для тех кто хорошо платит, и чем звонче монета, тем ярче прикрас. Увы, историю легче купить, чем сделать. Так было, и так будет всегда.

– История без правды, как лук без стрелы, – произнёс я.

– Красиво сказано! – воскликнул с иронией биограф, – Я постараюсь запомнить это выражение и запечатлеть в своих трудах. Прощай, лекарь!

На этом наша беседа закончилась, однако возмущение несправедливостью – чувство, которое привила мне мать – долго не покидало меня. Так вот какую правду стряпают римские историки для потомков! Рим и только Рим! Его могущество, его непобедимая армия, его консулы – вот кто правит миром. А прочие – это так – варвары, которых надо уничтожить, разрушив всё, что сделано – пусть даже лучше – но не Римом, а значит, не имеет права на существование.

– Ну что, решил, Соломон? – вывел меня из оцепенения Петроний, – соглашаешься с предложением консула?

– Ну и обжора же ваш Лукулл! – сказал я, уклонившись от прямого ответа, – слопал в одночасье целого поросёнка.

– Это он от досады сегодня такой мрачный и прожорливый.

– А что случилось?

– Гонец привёз распоряжение сената о низложении его полномочий. Ему велено вернуться обратно в Рим. Отныне на Востоке будет другой хозяин. Семь лет Лукулл разорял и грабил города Понта и Армении, а добиться главного не сумел. Митридат-то не пойман. Ну что надумал, Соломон? Едешь с нами? Не каждому дано пройти победителем через триумфальную арку в Риме.

– Ну, какой из меня победитель! Пленённый лекарь армянского царя. Смех и только! Нет, Петроний, не уговаривай меня. Как говорила Сати – у каждого своя карма.

– Послушай, а как же месть? Ведь где, как не в Риме, тебе, наконец, удастся настичь Крикса?

– Знаешь, Петроний, ты оказался прав. Крикс подобен тени, которую невозможно догнать. В этом я убеждался неоднократно. Иногда мне кажется, что его просто не существует, что это плод моей болезненной фантазии. Ну, посуди сам – я гоняюсь за ним уже много лет. Всё это время он внезапно возникает и также внезапно бесследно исчезает, будто какой то призрак или бестелесное существо. Я более чем уверен, что и в Риме не смогу его найти. Уж лучше самому стать его мишенью, и тогда мы наверняка повстречаемся.

Петроний выслушал меня со странной улыбкой на устах и ничего не ответил.

Шло время, я уже совсем поправился, и дальнейшее