Тигран Великий - Тигрис Рафаэль

Царь Тигран, не покидал колесницу. Он стоял неподвижно и хладнокровно наблюдал за побоищем.

Я спрыгнул на землю и метался от одного шатра к другому в надежде отыскать одноглазого негодяя, однако, не найдя его, в досаде вернулся обратно.

Вдруг Митридат остановился. Он внимательно осмотрелся по сторонам и громко воскликнул:

– Это же малая часть римского войска!

– Что ты такое несёшь? – возмутился Мецн.

– Конечно! Посмотри как мало шатров!

Теперь и мы заметили, что лагерь римлян был малочисленным. То, что было незаметно в первые минуты нападения, теперь стало очевидным.

В это время подошёл один из сотников и доложил:

– Повелитель, мы уничтожили лагерь с военными строителями.

– Не может быть! – изумился Мецн.

– Сущая правда, – ответил сотник, показывая на штандарт с изображением инструментов, – такие отряды предназначены для прокладывания дорог и мостов, а также возведения осадных сооружений.

Теперь всё стало ясно. Прибывший накануне арьергард расположился лагерем на отдых, а сами легионы спешно покинули Араратскую равнину по проложенной строителями новой дороге. Лукулл внял требованиям легионеров. Внезапно выпавший снег и готовая к отступлению дорога окончательно перевесили чашу весов в пользу отхода. Римлянам пришлось отказался от осады Арташата. Отряд строителей расположился на отдых, а основное римское войско покинуло лагерь, выставив на правом берегу Аракса лишь небольшое боевое охранение.

Лицо Митридата, которое совсем недавно выражало победный восторг, теперь исказилось гримасой разочарования. Тень глубокого отчаяния легла на его чело. Он стоял растерянно посреди кровавых людских обрубков, топча в бессильной злобе красный от крови снег, который он сам вымолил у Богов Олимпа.

– Надо пуститься за ними в погоню! – воскликнул в отчаянии царь Понта.

Тигран, который более спокойно переносил создавшуюся ситуацию, отдёрнул своего тестя:

– Этого делать нельзя. Мы наверняка угодим в умело подстроенную ловушку римлян. Они большие мастера на подобные уловки.

– Чепуха, – не унимался Митридат, – легионы не могли далеко уйти. Мы их догоним и вмиг разгромим.

Однако Мецн оставался неумолим.

– Римляне ушли по только что отстроенной дороге, со свежими картами территории, которые им составили эти несчастные строители. Такого врага будет нелегко одолеть, ибо тут нам уже не помогут ни внезапность, ни хорошее знание местности.

Казалось, что цари Понта и Армении поменялись местами. В этот момент уже Мецн владел ситуацией, а Митридат оказался в роли нерадивого ученика.

– Нас предали, Тигран! – произнёс с отчаянием царь Понта, – римлян кто-то предупредил!

Но Мецн уже ничего не ответил. Он лишь грустно посмотрел на небо, откуда вновь посыпался мокрый снег.

Митридат поднял голову и потрясая вверх руками воскликнул:

– О, великий громовержец! Ты послал нам снег, но почему позволил врагу ускользнуть от возмездия!

Мецн подошёл к тестю, положил сочувственно ему на плечо руку и сказал:

– Успокойся, Митридат. Ты просил у Богов снег? Они тебе его послали. Грация выполнила свою миссию. Чтобы окончательно разбить врага, ты должен принести новую жертву.

– Да! – воодушевился царь Понта, – Ты прав! Мы немедленно так и поступим.

– Не надо. Достаточно того, что враг ушёл с армянской земли, и опасность миновала. Пошли обратно, Митридат.

Последние слова Мецна, оказали на понтийского старца успокаивающее воздействие, и он смиренно опустил голову. Его воины, почувствовав, как охладел пыл царя, тоже угомонились. Самые сметливые принялись собирать оружие римлян и прочие трофеи. Один я стоял в нерешительности.

Противоречивые чувства обуревали меня. Римляне ушли, и вместе с ними ушла надежда отмщения. С каким упоением я шёл в бой в надежде, наконец, столкнуться со злодеем лицом к лицу и удовлетворить копившуюся годами жажду мести. Теперь же я с досадой смотрел в туманную пустоту, в которой растворились легионы.

Рядом пустовала роскошная колесница Митридата. Её возница тоже решил поживиться трофеями. Не знаю, что мною тогда руководило, но в следующее мгновение я вскочил в понтийскую колесницу и хлестнул вожжами по спинам коней. Те вздрогнули от неожиданности, но затем, призывно заржав, понеслись вперёд. Колесница быстро набрала скорость и, пронзив стену тумана, понеслась по свежевымощенной дороге.

– Соломон! Стой! Остановись! – услышал я вслед голоса ошеломлённых царей.

Но меня уже ничто не могло воротить вспять. Опьянённый лихой скачкой, я всё сильнее подстёгивал коней, которые, не успев утомиться во время короткого штурма, резво устремились вдаль.

Дорога сначала, петляя, ушла круто вверх, но затем начался спуск, и кони помчались с ускорением, отчего у меня стал захватывать дух. Топот копыт, пронзительный свист ветра, ощущение безграничной свободы – всё это настолько пьянило, что я, позабыв обо всём на свете, слившись воедино с сильными животными, вихрем мчался вперёд.

Не помню, как долго мы неслись, но скоро я почувствовал, что лошади стали уставать. Сам я тоже утомился и, в конце концов, уже не хлестал их по спинам, а предоставил самим себе.

Тем временем туман полностью рассеялся, и выглянуло яркое солнце, которое высветило великолепную картину предгорий Арарата. Любуясь этим пейзажем, я и не заметил, что мои кони пошли почти шагом. Судя по всему, я достаточно удалился от Арташата. Дорога, построенная римлянами, вела меня всё дальше от столицы Армении, а вокруг не было ни души. Уныние охватило мною. Юношеский порыв и жажда мести, которыми я руководствовался совсем недавно, сменились на способность трезво мыслить и осознавать сложившуюся ситуацию. А положение моё становилось всё более тягостным. Крикс, за которым я с отчаянием погнался, опять не находил своего конкретного воплощения. Порой мне даже казалось что он плод моего воображения, и только события, которые произошли в Иерусалиме, и распятие Лии были неоспоримо доказывали, что этот одноглазый негодяй существует и остаётся безнаказанным. Оставалось одно – найти его. Однако с уходом легионов исчезала последняя возможность отмщения, и хотя я чувствовал угрызения совести оттого, что оставил царя, но жажда мести взяла верх, и я с силой стегнул по спинам коней.

Скоро дорога завела меня в каменистое ущелье с изрядно обмелевшей речкой. По-прежнему стояла тишина, которая изредка прерывалась птичьими голосами. В сознании промелькнули слова, сказанные Мецном про римские засады. Я невольно стал озираться по сторонам, однако ничего тревожного не заметил.

Вдруг я отчётливо услышал нарастающий и до боли знакомый ещё с той ночной облавы в Антиохии свист. В своё время Петроний мне рассказывал, что если стрела летит навстречу, то ещё есть слабая возможность увидеть и уклониться от неё, но если она подбирается сзади – нет никакого спасения. Увы, так оно и вышло! Только я успел про это вспомнить, как невыносимо страшная боль пронзила сзади моё правое плечо. Даже добротная кольчуга, одетая на меня оруженосцем царя, не спасла меня. Я