Морской царь - Евгений Иванович Таганов

пятьдесят дирхемов уходит за двадцать пять, а то и за двадцать монет. Хорошо ещё, что истинная цена выданных трофеев остаётся в казначейских списках. Вдов обижать тоже не годится — им всем было выдано мужнее годовое жалованье в полном объёме. А калеки стали получать по три дирхема в месяц. В княжеских мастерских и на верфи мечи и брони брать отказались — хотели хоть половину заработанного! Единственные обладатели живых денег — заморские купцы, стало быть, спустить им за полцены тот немногий шёлк, янтарь и жемчуг, что ещё оставался в княжеской сокровищнице. Хорошо ещё, что Олова вовремя отговорила Дарника от его намерения награждать фалерников ещё и денежной наградой, а всех ополченцев, участвовавших в Речной битве, перевести в бойники с жалованьем.

— Надо было перебить всех макрийцев камнемётами и забрать у них всё оружие и доспехи! — раздавались обозлённые голоса одних.

— Так у нас есть дети «чернецов», с них точно нужно слупить полной мерой! — вторили им голоса других.

И против этого тоже не возразишь! И когда Калчу привела к князю сотских и тысячских «чернецов» — отцов детей-заложников, Дарник мог только развести руками:

— Мы меняли их на макрийцев один в один, выходит, выкуп каждого из них стоит пятьдесят дирхемов.

— Вся Чёрная Орда хочет стать под твоё начало, признать тебя своим каганом, — пыталась защищать своих соплеменников воительница.

— Как только заплатят выкуп, тогда поговорим и об этом, — решил Рыбья Кровь. — Скажи им, все их дети будут у нас в сытости и тепле, держать их под караулом никто не будет и, бегая по Дарполю, они через полгода станут отличными толмачами.

Так и расстались, воеводы «чернецов» вместе со своим войском, освобождённым от службы макрийцам, отправились на север в свои улусы, а князь отдал распоряжение переписать всех детей-заложников, распределить их по гарнизонным хоругвям и приставить к обучению словенской грамоте и ратному делу.

После всех выплат обе казны, княжеская и войсковая, опять почти полностью опустели. Приходилось уповать лишь на 23 тысячи макрийских дирхемов и 5 тысяч дирхемов «чернецов», без чего о почётном звании наёмных воинов приходилось забыть и заняться уже чистым грабежом магометанских эмиратов на южном берегу Хазарского моря. Зимой намечалось новое венчание на каганское правление и с добавлением трёх улусов «чернецов» это могло вылиться в существенное пополнение княжеских хлевов и хранилищ скотом, шерстью, мехами и кожами, хоть ты им заранее намекай, что Князьтархану нужно не это, а полновесные монеты любого достоинства.

Корней, узнав о сей озабоченности Дарника, потешался:

— Чем богаче становятся твои подданные, тем бедней становишься ты! Пора уже всех начинать обкладывать поборами.

— С тебя первого и начну! — огрызался князь.

Выход из положения нашла Эсфирь, подговорив Милиду напрямую обратиться за помощью к хемодским старейшинам. Дарник, узнав об этом, как следует отругал обоих матрон, но дело было сделано: хемодцы на зависть иудейским и ромейским ростовщикам согласились выдать Князьтархану на два года 40 тысяч дирхемов без всякого роста лишь попросив уравнять в правах дарпольских и хемодских торговцев. На деле это означало, что за обиду хемодских купцов где бы то ни было Рыбья Кровь должен отвечать всей военной мощью Яицкого княжества. Дарник ничего против этого не имел, тем более, что главные торговые устремления хемодцев были в сторону Репейских гор.

— Ну так я вам что и все гостевые дома с отхожими местами построить должен, — говорил он старому знакомцу Гадору, привёзшему две шкатулки серебра. — Сами давайте участвуйте.

Хемодцы и участвовали: те две сотни латников, что сражались в Речной битве, домой съездили только, чтобы покрасоваться фалерами и наградным оружием и почти в полном составе да ещё с жёнами вернулись на княжескую службу, уверяли, что в Дарполе им гораздо интересней и веселее, чем в строго упорядоченном ремесленном граде. К ним присоединилось ещё столько же молодых парней, желающих выйти из-под опеки строгих отцов и завести собственные мастерские. За мужчинами потянулся устойчивый ручеёк аборикских невест — избыточному женскому населению Хемода тоже требовалась яркая новая жизнь, а словенские и ромейские ратники прекрасно доказали, что они и в мирной жизни само дружелюбие, и из военных походов возвращаются живыми и денежными: два-три гостевания в Дарполе у бондарской гильдии — и можно уже договариваться о собственной свадьбе с охочими до светловолосых невест полусотскими.

Почти так же обстояло дело и с Кятским посадом. Все украденные дарпольцами невесты были «прощены» их строгими родителями и постепенно входили во вкус, регулярно посещая не только своих дочерей, но и городское торжище и снова переместившееся на Правобережье ипподром-ристалище. А княжеский указ, не наказывать убийц нерасторопных похитителей перевёл это увлекательное воровство в нормальное сватовство. Четырём из пяти женихам обычно отказывали, но ведь пятому давали же согласие!

Единственные, кто после Речной битвы понёс заметный урон, были кутигуры — Яицкое княжество избавилось от своей второй столицы. Калчу хоть и вернула бывшую Ставку на прежнее место, но теперь Золотая юрта в ней досталась самой тарханше. Виной тому стало чисто вспомогательное значение кутигурской конницы в столкновениях с макрийцами, все воочию увидели разницу между выученной пехотой с камнемётными колесницами дарпольцев и легкоуязвимыми для вражеских стрел конниками кутигур. А чтобы пресечь среди степняков лишние разговоры, их тарханам в Дарполе были переданы пять отдельных Длинных домов, в которых могли останавливаться старейшины каждого из улусов.

По мере того, как всё дальше на север уходило макрийское войско, вслед ему отправлялись сотни дарпольцев с жёнами, скотом и нагруженными скарбом повозками — восстанавливать Ватажную гоньбу на Вохну. Большие обозы с жёнами ратников и со скотом выехали также в Заслон и Эмбу.

Сам Дарник оставался в столице, не решаясь отправляться в Заслон, пока окончательно всё не определится с макрийцами, был почётным гостем на почти ежедневных свадьбах с непременным подарком молодым, вершил свой княжеский суд и разбирался с ополченческим пополнением.

Ну, а по вечерам у него через день был Курятник. Каждый день терпеть возле себя шесть языкастых, занозистых женщин — это для самоубийц, а через день так и ничего. Самым замечательным на этих посиделках была полная осведомлённость «куриц» во всех городских делах, даже Корней с его соглядатаями уступал им в сём знании. Более того, Лидия в связке с Эсфирь с лёгкостью выстраивали всю цепь возможных княжеских решений. Как ни странно, Дарника это скорее забавляло, чем раздражало. Но что он действительно ценил в своих советчицах, так это их суждения о