Город пробужденный - Богуслав Суйковский

и не жалеем на это золота. И даже — прости мою прямоту, но как союзнику да будет мне позволено говорить открыто — даже вы, карфагеняне, в этом отношении не слишком… хм, осторожны!

— О чем ты? — с неудовольствием нахмурился Гасдрубал.

— О, да простишь ты меня! Наверняка мы ошибаемся! Но наши люди доносят отсюда, что римских шпионов здесь множество.

— Это правда! А как же иначе? И у нас есть свои в их лагере, и даже в Риме…

«Но они не донесли тебе о назначении Сципиона вождем», — подумал македонянин, но вслух сказал:

— Я в этом уверен!

— А этих шпионов мы постоянно вылавливаем.

— О, превосходно! И распинаете? Отличный метод. У нас их убивают мечом, но это производит мало впечатления и не сеет страха! Но все же, хм, тот поход за слонами…

Гасдрубал гневно прервал его. Он и сам себе не хотел признаваться, что здесь, должно быть, было предательство и что он дал себя обвести вокруг пальца.

— О, это был случай! И ничего серьезного! Пару слонов вел частный купец. Пустяки!

— Вот как? О, это лучше, это лучше! Однако, вождь, нам издалека кажется, что Рим знает обо всем, что здесь происходит! Что он даже пытается тайно влиять, вербовать людей…

— Мы знаем об этом и бдим, — внезапно помрачнев, заверил Гасдрубал.

Паріандос заметил это и поспешно продолжил:

— Уверен! Равно как и в том, что вы следите за своими купцами. Ибо это, верно, лишь слухи, что рассказывают наши мореходы, будто больше ваших галер курсирует между Критом, Египтом и Сирией, чем возвращается в город? Более того! Что они даже заходят тайком в римские порты. Второстепенные, разумеется! Но туда, где можно хорошо заработать. Говорят, и ваши богачи, владельцы флотов, появляются там и ведут дела…

Гасдрубал хотел было возразить, но сдержался. Хоть он и был завален работой и дела городские оставил жене, Лестеросу и Макассу, но и он слышал: Бодмелькарт куда-то исчез на целый месяц, а потом говорил, что болел. Хотя выглядел превосходно. Бомилькар уезжал — говорил, что в Мавританию за невольниками, хотя на этот раз ничего не привез. Сихарб тоже куда-то надолго пропадал. Абдмелькарт бежал из города, и ни одно из его судов больше не показывалось.

Он лишь пробормотал, избегая взгляда македонянина:

— Мы и об этом знаем…

— О, это превосходно! Потому что этот Сципион, если бы он и вправду сюда прибыл, мог бы использовать все! Это, говорят, человек твердый и способный. Впрочем, и ты, вождь, встречал его в битвах, — словно невзначай произнес Паріандос.

41

Военный трибун Марк Огульний, хоть и раненный в последнем бою и еще очень слабый, выехал навстречу новому вождю с многочисленной свитой и торжественно приветствовал его. Сципион, суровый и молчавший от гнева с той минуты, как увидел сумятицу в порту Утики и праздных, распущенных солдат, которых даже прибытие нового консула не заставило позаботиться о приличном виде, — приветствовал старого воина и своего бывшего соратника почти сердечно, расспросил о здоровье, упомянул о каком-то превосходно заживляющем бальзаме, однако прервал себя почти на полуслове и зычным голосом подозвал какого-то нарядного юнца из свиты трибуна:

— Луций Целий Пера, ко мне!

— Слушаю, консул! — ответил тот совершенно не воинским тоном. В слове «консул» он сделал почти ироническое ударение, подчеркивая этим незаконность избрания.

— Ты командовал нумидийской конницей в последнем бою у подножия гор Хутны?

Луция Целия не сбил с толку резкий тон консула.

— О, по воле наших тогдашних консулов мне пришлось таскать за собой эту вонючую банду!

Сципион еще сильнее сдвинул брови.

— Ты должен был ударить по заманенным в засаду пунийцам с тыла!

— Я и ударил!

— Но позволил себя отбросить, а когда твои люди бежали, бежал и ты!

— А что я мог поделать один? — префект еще хорохорился, но побледнел под суровым, обвиняющим взглядом вождя.

— Ты не был один! Ты был командиром, а значит, с тобой была богиня Рима! Если бы ты подал пример доблести, твои люди опомнились бы! Ты унизил честь римского офицера! Ты подорвал наш авторитет! Это хуже поражения!

Он умолк. Наступившую тишину не осмеливался прервать никто. Наконец молодой префект с трудом, охрипшим голосом произнес:

— Каковы твои приказы, консул?

Сципион отвернулся и ударил коня пятками. Он бросил через плечо, не глядя:

— У тебя есть меч. Ты должен знать, для чего он служит.

Все молча тронулись за вождем. Но через мгновение трибун Огульний оглянулся и шепнул вождю:

— Он не закололся. Уехал в сторону Утики. Мчится во весь опор.

— Для нас он умер. Сегодня же я назначу нового префекта для союзных отрядов. Эта дорога в плохом состоянии, трибун. Ведь по ней трудно подвозить продовольствие в лагерь.

— Так точно, достопочтенный консул! Но… но прошлогодние вожди запрещали сгонять на работы местное население, ибо не хотели озлоблять его, а также не позволяли привлекать солдат… Работали лишь пунийские пленники, а их у нас мало.

— Даже после той битвы в горах? Вы ведь заманили их в засаду!

— Так точно! Но они прорвались! Даже большинство раненых унесли! О, вождь, это не тот противник, которым можно пренебрегать! Сражаются они чудесно, да и выучиться уже успели!

— Мне ли не знать! И сенату известно. Но они должны быть повержены, иначе рухнет все величие Рима!

Когда они приблизились к укрепленному лагерю и буцины на сторожевых башнях усердно и громко возвестили о прибытии вождя, Сципион внезапно свернул с дороги, ведущей к главному въезду, и у самого рва повернул направо. Он ехал хмурый, постоянно оглядываясь.

Ров был мелким, небрежно выкопанным и местами уже даже поросшим кустарником. Непогребенный, иссушенный солнцем труп пунийца скалил зубы на проезжающих. Волчьи ямы, ловушки с вбитыми в дно заостренными кольями, кое-как прикрытые, были хорошо видны. Палисад — низкий и неровный.

Трибун Огульний в какой-то момент осмелился спросить:

— Ты хочешь объехать весь лагерь, вождь?

— Нет. В этом нет нужды.

Тон был красноречив, старый трибун смутился. Он робко пробормотал:

— Консулы запрещали переутомлять солдат, — и слегка придержал коня.

Сципион въехал в лагерь через боковые ворота, где его не ждали, и немногочисленный караул едва успел построиться. За воротами он снова пытливо огляделся. Дорога, огибавшая лагерь изнутри, за валом, была грязной, вытоптанной, заросшей. От