Путь инквизитора. Том первый, том второй. - Борис Вячеславович Конофальский

такое вообще могло произойти? Ведь он не раз и не два повторял Гренеру, что нужно быть внимательным. Тот соглашался, кивал, обещал, что будет проверять все лично, что недосмотра не случится. И вот тебе… Кавалеристы не рассмотрели рыцарей и колонну врага в тысячу человек! Сам Гренер переправился на тот берег и исчез. Что там с ним стало?

Волкову не терпелось оказаться на месте. Скорее, скорее, господа оруженосцы. Но подгонять Максимилиана и Александра смысла не было, они и так все делали быстро. И вскоре он оказался готов.

— Шлем пока надевать не буду, пусть останется у вас, Александр, — произнес полковник, завязывая тесемки подшлемника. — Коня мне.

Задолго до того, как подъехали к бродам, стали они слышать стрельбу. Стреляли часто, россыпи легких хлопков аркебуз мешались с гулкими выстрелами мушкетов. Им навстречу быстро ехали телеги, из первой телеги свисали руки, рядом скорым шагом шел человек в кожаном фартуке. Волков его узнал, то был один из лекарей, которых он нанял. Кавалер остановил коня.

— Шлем!

Здесь все уже и начиналось: телеги из обоза быстро уезжали обратно на запад, резко пахло порохом, а грохот от пальбы стоял такой, что иной раз перекрывал другие звуки. Дальше без шлема ехать опасно. Нельзя допустить, чтобы первый офицер в начале сражения получил арбалетный болт в голову.

Увалень со шлемом управился быстро. Волков заметил, что сам Александр из брони почти ничего не надел. Для стеганки днем было жарко, так что молодого человека защищали лишь кираса и шлем. Когда шлем был закреплен, Волков погнал коня на шум боя, навстречу обозным телегам, что спешили убраться от битвы подальше, и раненым, которые могли идти сами.

Карл Брюнхвальд увел свою роту с того места, где Волков его оставил, шагов на двести вперед. Там шел обычный бой. В самом узком месте дороги две части уперлись друг в друга пиками и копьями, встали. Потерявшие Бога мужики — их было человек на сто больше и построены они оказались в пять рядов — пытались смять и опрокинуть людей капитана-лейтенанта. Первая же рота его полка, конечно, не уступала. Брюнхвальд построил своих людей в четыре ряда, растянул от оврага до перелеска, которым порос берег реки, но, несмотря на то что мужичья было больше, рота ни на шаг не отходила, как будто ногами вросла в землю. Бой шел по всем правилам, без лишнего шума, только кричали раненые, хрипели умирающие. Было слышно, как от напряжения звонко лопаются древки пик, как алебарда бьет кого-то по шлему. Ну и, как положено, окрики сержантов и ротмистров доносились с обеих сторон. Сразу за рядами солдат, шагах в двадцати, были уложены мертвые и раненые, два солдата тащили к ним еще одного. Волкову одного взгляда хватило — три десятка, не меньше.

Сам Брюнхвальд сидел на пригорке, а два солдата обматывали ему ногу выше колена, белая тряпка, которой они бинтовали ногу своего капитана, оказалась уже наполовину красна. Но сам капитан-лейтенант, несмотря на ранение, из схватки не вышел, он пытался привстать и орал зычно одному из сержантов:

— Шлиман, Шлиман, не давай им заминать свой фланг! Возьми себе пять человек из последней линии!

Рядом с ним находился один из братьев Фейлингов, младший, которого звали Курт. Вид у мальчишки был, ну, если не перепуганный, то ошарашенный. Он сидел на коне подле капитана и держал знамя. Он первый увидал Волкова и радостно, словно у него от сердца отлегло, звонко крикнул:

— Полковник! Господа, полковник с нами!

Он кричал это так, как будто появление Волкова сразу тут все изменит. И многие его услышали, особенно в последнем ряду. Солдаты оборачивались. И один из старых сержантов крикнул:

— Эшбахт!

— Эшбахт! — донеслось с другого фланга.

— Эшбахт! Эшбахт! — понеслось над рядами.

Карл Брюнхвальд обернулся.

— Вы вовремя, полковник. А то людишки, как меня прокололи, стали, кажется, киснуть.

— Вы ранены, Карл?

— Чертовы кавалеры. — Брюнхвальд указал рукой на восток вдоль дороги.

Волков взглянул туда и увидел всадников в перьях, в шелках, в гербах. Человек сорок, не меньше.

— Эти ублюдки-еретики, пока я строил людей, успели дважды наехать мне на правый фланг. Двух сержантов толковых убили, не считая простых солдат. Ногу вон мне прокололи. Не могу понять: какого дьявола эти благородные мерзавцы воюют за взбесившееся мужичье? Пришлось маршировать вперед, сюда, тут место узкое, им тут не развернуться.

— А где Бертье?

— Ублюдки-кавалеры ударили его прямо в бок, когда он был в маршевой колонне. Не пойму, откуда они взялись, как их наши разъезды проморгали?

Волков не знал ответа на этот вопрос, он просто спросил:

— Что было дальше?

— Ну, колонну они смяли, загнали ее в тот лес, что тянулся вдоль реки, а за Бертье вошли туда пешие мужики — четыре сотни, не меньше.

«Четыре сотни? Против двух сотен в роте Бертье?»

— Бертье храбрец, может, и отобьется, — заметил Брюнхвальд, но в голосе его почти не слышалось надежды.

Он, как и Волков, понимал, что в лесу происходит свалка и двум сотням людей в мешанине от четырех сотен не отбиться. Волкову очень сильно повезет, если капитан выберется из этого леса хоть с горсткой людей.

— Шлиман! Шлиман, говорю же тебе, не давай им заминать свой фланг, бери еще пять человек из последнего ряда! — снова заорал Брюнхвальд.

— А Джентиле? Где арбалетчик? — спрашивал Волков, а сам с тревогой глядел на солдат первой роты: не сдадутся ли, не попятятся ли, ведь врагов на сто человек больше.

Нет, солдаты стояли крепко. И остервенело били алебардами, кололи копьями настырно наседающего врага. И первые ряды, в которых находились самые дорогие солдаты, были почти целы.

— Черт их знает. Как кавалеры врезались в Бертье, те кинулись врассыпную, — отвечал Брюнхвальд, морщась от боли, когда солдат завязывал бинты в узлы на его ноге, — больше я их и не видал.

«Ламбрийцы есть ламбрийцы, первыми рвутся в бой и первыми сбегают из него».

А капитан-лейтенант, словно разглядев через поднятое забрало тревогу на лице своего командира, сказал:

— Не волнуйтесь, господин полковник, уже вот-вот сумерки придут, до темноты я выстою. — Он замолчал, повернул голову, прислушиваясь к очередной россыпи выстрелов у реки, и добавил: — Если, конечно, какая-нибудь сволочь не выйдет мне в тыл.

Да, день угасал, еще полчаса или час, и станет темно. Главное — дотянуть до этой темноты. Главное — достоять Карлу и его людям.

— Я поеду к реке, узнаю, как там Рене и Роха, — сказал Волков.

— Именно об этом я и хотел вас просить, господин полковник. — Брюнхвальд снова поморщился от боли, пытаясь поудобнее