100 великих загадок российских городов - Виктор Николаевич Еремин

Раз вечером, или, пожалуй, уже ночью, я, в сопровождении Куракина и двух слуг, шел по петербургским улицам. Мы провели вечер вместе у меня во дворце, за разговорами и табаком, и вздумали для освежения сделать прогулку инкогнито при лунном освещении. Погода была не холодна; это было в лучшую пору нашей весны… Разговор наш шёл не о религии и ни о чём-либо серьёзном, а напротив, был весёлаго свойства, и Куракин так и сыпал шутками насчёт встречных прохожих. Несколько впереди меня шёл слуга, другой шёл сзади Куракина, а Куракин следовал за мною в нескольких шагах позади. Лунный свет был так ярок, что при нём можно было читать письмо, и следовательно, тени были очень густы. При повороте в одну из улиц, вдруг вижу я в глубине подъезда высокую худую фигуру, завёрнутую в плащ в роде испанскаго, и в военной, надвинутой на глаза, шляпе. Он будто ждал кого-то. Только что я миновал его, он вышел и пошёл около меня с левой стороны, не говоря ни слова. Я не мог разглядеть ни одной черты его лица. Мне казалось, что ноги его, ступая на плиты тротуара, производят странный звук – точно как будто камень ударялся о камень. Я был изумлён, и охватившее меня чувство стало ещё сильнее, когда я почувствовал ледяной холод в моём левом боку, со стороны незнакомца. Я вздрогнул и, обратясь к Куракину, сказал:

– Судьба нам послала страннаго сопутника.

– Какого сопутника? – спросил Куракин.

– Господина, идущаго у меня слева, по шуму, производимому им.

Куракин раскрыл глаза в изумлении и заметил, что никого нет у меня с левой стороны.

– Как? Ты не видишь этого человека между мною и домовою стеною?

– Ваше высочество идёте возле самой стены и физически невозможно, чтобы кто-нибудь был между вами и ею.

Я протянул руку и точно ощупал камень. Но всё-таки незнакомец был тут и шёл со мною шаг в шаг, и звуки шагов его, как удары молота, раздавались по тротуару. Я посмотрел на него внимательнее прежняго, и под шляпой его блеснули глаза столь блестящие, что таких я не видал никогда ни прежде, ни после. Они смотрели прямо на меня и производили на меня какое-то околдовывающее действие.

– Ах! – сказал я Куракину. – Я не могу передать тебе, что я чувствую, но только во мне происходит что-то особенное.

Я дрожал, не от страха, но от холода. Я чувствовал, как что-то особенное проникало все мои члены, и мне казалось, что кровь замерзает в моих жилах. Вдруг из-под плаща, закрывавшего рот таинственнаго спутника, раздался глухой и грустный голос:

– Павел!

Я был во власти какой-то неведомой силы и механически отвечал:

– Что вам нужно?

– Павел! – сказал опять голос, на этот раз, впрочем, как-то сочувственно, но с ещё большим оттенком грусти. Я не мог сказать ни слова. Голос снова назвал меня по имени, и незнакомец остановился. Я чувствовал какую-то внутреннюю потребность сделать тоже.

– Павел! Бедный Павел! Бедный князь!

Я обратился к Куракину, который также остановился.

– Слышишь? – спросил я его.

– Ничего, – отвечал тот, – решительно ничего.

Что касается до меня, то этот голос и до сих пор ещё раздаётся в моих ушах. Я сделал отчаянное усилие над собою и спросил незнакомца – кто он и что ему нужно?

– Кто я? Бедный Павел! Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе и кто хочет, чтобы ты особенно не привязывался к этому миру, потому что ты долго не останешься в нём. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укора совести; для благородной души нет более чувствительного наказания.

Он пошёл снова, глядя на меня всё тем же проницательным взором. И как я остановился, когда остановился он, так и теперь я почувствовал необходимость пойти за ним. Он не говорил, и я не чувствовал особеннаго желания обратиться к нему с речью. Я шёл за ним, потому что он теперь шёл впереди. Это продолжалось более часу. Где мы шли, я не знал…

Наконец пришли мы к большой площади, между мостом чрез Неву и зданием Сената. Он прямо пошёл к одному как бы заранее отмеченному месту площади; я, конечно, следовал за ним – и затем остановился.

– Прощай, Павел! – сказал он. – Ты ещё увидишь меня опять, здесь и кой-где ещё.

При этом шляпа его поднялась как бы сама собою, и глазам моим представился орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка моего прадеда Петра Великого. Когда я пришёл в себя от страха и удивления, его уже не было передо мною.

На этом самом месте императрица возводит монумент, который скоро будет удивлением всей Европы. Это конная статуя из гранита, представляющая царя Петра и помещённая на скале. Не я советовал моей матери избирать это место, выбранное, или скорее угаданное, призраком. И я не знаю, как описать чувство, охватившее меня, когда я впервыя увидал эту статую. Я боюсь мысли, что могу бояться, что бы ни говорил кн. Куракин, уверяющий, что всё это было не более как сон, виденный мною во время прогулки по улицам. Малейшая подробность этого видения памятна мне, и я по-прежнему утверждаю, что это было видение и всё связанное с ним представляется мне также ясно, как бы это случилось вчера. Придя домой, я нашёл, что мой левый бок положительно окаменел от холода, и я почувствовал некоторую теплоту лишь несколько часов спустя, хотя тотчас же лёг в тёплую постель и закрылся как можно теплее.

Надеюсь, что вам понравилась моя история… Это значит, что я умру в молодых летах».

Памятник Петру I на Сенатской площади был открыт 18 августа 1782 г., в год данного рассказа цесаревича баронессе.

Воспитатель наследника престола Никита Иванович Панин был масоном. Вовлечь в ложу будущего императора Павла Петровича он не успел, был уволен Екатериной II именно за масонство. Но вот другого своего воспитанника и ближайшего друга цессаревича князя Александра Борисовича Куракина он с младых ногтей приобщил к масонству. Так что устроить инсценировку с Петром I для Павла масоны могли без особых проблем. Из этого сторонники версии убийства Екатерины II делают вывод, будто заговор масонов против неё зародился ещё в начале 1780‑х гг. Впрочем, в ночь на 24 марта 1801 г. императора Павла I убили в Михайловском замке заговорщики, многие из которых тоже были масонами.

Наконец, результатом самого неисследованного, самого таинственного масонского заговора стало восстание декабристов 14 (26) декабря 1825 г. в Санкт-Петербурге.