Кавказская слава России. Время героев - Владимир Александрович Соболь

Женщина, трясясь от ужаса, показала тощей рукой наверх.

– Но его нет там. Он должен вернуться завтра.

– Как я его узнаю?

Женщина молчала.

– Как я его узнаю? – повысил голос Абдул-бек.

– Он уезжал на гнедом мерине, – выронила женщина ответ, нужный абреку, и поскорей захлопнула дверь.

Ночь Абдул-бек провел у скалы, выбрав подветренную сторону высокого ноздреватого камня; уложил Белого и сам прижался к теплому боку коня, укрыв обоих от дождя буркой.

Еще до рассвета он был в седле и проехал дальше, намереваясь перенять врагов вдали от аула. Когда он увидел селение Джембулата, понял, что смертью его детей Таймиев надеялся дать своим способ пережить еще одну зиму. Он подумал об этом вскользь, не потому, что любая причина могла заставить его изменить решение. Но – понял врага, решившего умереть ради своей семьи.

Он ждал долго. Только когда солнце, скрывшееся за тучами, уже покатилось вниз, на плоскость, по тропе спустились два всадника. Второй ехал на гнедом мерине, байгоровской породы, как определил наметанным взглядом бек.

Он выехал из укрытия и крикнул, перекрывая шелест дождя, что не прекращался со вчерашнего вечера:

– Я ищу Джембулата Таймиева!

– Ты нашел его! – крикнул второй задиристо, а первый молча потянул из чехла ружье.

Но бек уже приготовил винтовку и скрывал ее от дождя под буркой. Хлопнул выстрел, первый всадник, так и не успевший прицелиться, покатился под копыта коню; второй же, Таймиев, осознав, кто стал на его пути, повернул было коня. Но Белый, застоявшийся за день, легко нагнал гнедого, утомленного долгой дорогой, и с налета ударил плечом в плечо. Оба упали, и конь, и всадник; но гнедой поднялся и поскакал дальше, а Таймиев, перекатившись несколько раз по камням, остался лежать.

Абдул-бек спрыгнул вниз и бросил поводья, зная, что Белый останется рядом. Ногой он перевернул врага на спину и наступил сильно на грудь, нацелив в голову пистолет. Таймиев поднял веки и посмотрел снизу вверх взглядом, еще затуманенным болью.

– Кто послал тебя? – спросил Абдул-бек.

– Дети, дети послали, – прохрипел Джембулат и одной рукой достал из-за пазухи мешочек с деньгами. – До весны дотянуть, только до весны дотянуть бы.

Абдул-бек сильнее надавил ногой, и пленный закричал, забился; на губах его запузырилась розовая пена. Очевидно, при падении сломалось ребро, и осколок его проткнул легкое.

– Кто заплатил тебе за смерть Абдул-бека? Отвечай и умрешь быстро, – обещал бек.

Свободной рукой он достал кинжал и острием уколол Таймиева в пах.

– Аслан-хан… Аслан-хан хотел отомстить за своего брата… И русский… Русский приезжал к Аслан-хану. Тот русский, что бежал от тебя и Джабраил-бека… И дети, дети мои! – завыл Таймиев с какой-то нелепой последней надеждой, пытаясь поймать взгляд своего убийцы.

Абдул-бек потянул спусковой крючок и, не глядя на то, что еще секунду назад было человеческой головой, взметнулся в седло. Но через несколько шагов повернул Белого и, свесившись с седла, забрал из руки мертвеца мешок с золотом. Поднялся в стременах, размахнулся и швырнул нечистые деньги как можно дальше за край обрыва. «Если умерли мои сыновья, – мрачно подумал он, – зачем же тогда жить отродью Таймиевых?» – хлопнул Белого по шее и поскакал прочь…

III

Костер горел до рассвета, и всю ночь Новицкий глядел сквозь кустарник, как пульсируют языки пламени над сухими стволами, уложенными рядком. Сидел в холодном сыром осеннем лесу, привалившись к шершавому стволу огромного суковатого дуба. Овчинный полушубок он держал на коленях, прикрывая от сырости полки заряженных винтовки и пистолетов. Бурку он положил на поляне, завернув ее так, что со стороны должно было бы показаться, что беспечный человек улегся вздремнуть, погреться рядом с огнем, не принимая в расчет, что проснуться ему, скорей всего, уже не придется. На самом Сергее надета была, поверх рубахи с бешметом, одна черкеска, но он не ощущал холода. Его познабливало, но легкая нервная дрожь сделалась ему привычной с того страшного сентябрьского дня.

Тогда он с утра засел за работу, решив воспользоваться вынужденным одиночеством, чтобы завершить наконец записки о своем плене. Софья Александровна своими уколами разбудила в нем литературное честолюбие. Ему мало уже было одних донесений Георгиадису и реляций Рыхлевскому с Вельяминовым. Он мечтал уже вновь увидеть свои тексты на страницах «Санкт-Петербургских ведомостей», показать их той же Мадатовой и Грибоедову. Александр Сергеевич, знал Новицкий, отличался не только на дипломатической службе, но и составил себе определенную славу как автор нескольких одноактных комедий. Кроме того, до Тифлиса уже донеслись слухи, что Грибоедов в Петербурге читает в салонах новую свою пьесу и та имеет успех решительный.

Сергей хорошо работал с утра до полудня, оторвавшись от стола только один раз, чтобы выпить стакан остывшего чая. Служанок своих Зейнаб забрала с собой, а у Новицкого слуги почему-то не задерживались надолго. Вот и вчера он рассчитал очередного вороватого молодца, а потому утром пришлось просить хозяина прислать своего человека с кипятком. Второй же раз спускаться Сергей уже не решился, чтобы не расплескать на расшатавшейся лестнице яркие воспоминания, свободно переливавшиеся через руку и перо на бумагу.

А ровно в полдень, как раз начал звонить брегет в жилетном кармане, в дверь постучали, и вошел нарочный, посланный к Сергею Рыхлевским.

– Их высокоблагородие, начальник канцелярии командующего, просит спешно прибыть ваше высокоблагородие, господина Новицкого…

Сергей еще подивился неожиданной спешке, дал посыльному какую-то мелочь и попросил, пока собирается, оседлать его лошадь, стоявшую в хозяйской конюшне. Вспомнил со вздохом славного рыжего меринка, что так и остался у Джабраила, сложил бумаги и отправился переодеться.

Он вошел в присутствие в самом веселом расположении духа и громко поздоровался со всеми сослуживцами сразу, но никто не повернул головы в его сторону. Напротив, каждый старался ближе склониться к столешнице, словно норовя зарыться в бумаги, отгородиться от радостно-молодого, отчаянно-счастливого коллежского советника Сергей Новицкого, еще не подозревавшего, что ему уготовила злая судьба. «Воздуху, господа, нужно вам! Воздуху!» – хотел было воскликнуть Новицкий. Но в это мгновение дверь в кабинет начальника канцелярии распахнулась, Рыхлевский выскочил и быстро пошел к Сергею, протягивая навстречу ему большие, пухлые руки. И, только увидев сморщившееся лицо, обрамленное котлетками бакенбард, Сергей почувствовал, что сердце его съеживается, тяжелеет, проваливается все глубже, глубже и глубже…

Ее привезли через два дня и похоронили в закрытом гробу. Сергей просил, чтобы ему разрешили в последний раз увидеть дорогого человека, но окружающие воспротивились ради его же