Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

Когда представители двух изолированных сообществ вступают в контакт друг с другом, неприятности не заставляют себя долго ждать. Каждая культура, каждая группа развивалась, чтобы защитить своих членов от неизвестного (от неисчерпаемых сил Великой и Ужасной Матери и невыносимых эмоций), чтобы упорядочить социальные отношения и сделать их предсказуемыми, чтобы поставить цель и определить средства ее достижения. Любое общество предлагает людям особые способы выживания при столкновении с ужасающей неопределенностью. Все культуры – это устойчивые, объединенные, иерархически организованные структуры. Они принимают за основу безусловные предположения, различные по характеру (по крайней мере, на более понятных и сознательных уровнях анализа), и представляют собой своеобразную парадигму, образец поведения перед лицом неизвестного. Основные аксиомы этой парадигмы не могут меняться без серьезных последствий – без разрушения или метафорической смерти, обязательно предшествующих (возможному) перерождению.

Общество и культура обеспечивают защиту от неизвестного. Само по себе неизвестное непредсказуемо, оно таит опасность и угрозу. Хаотичные социальные отношения (разрушение иерархии доминирования) вызывают сильную тревогу и резко повышают вероятность межличностных конфликтов. Кроме того, крах культурно обусловленных целей делает жизнь человека, отождествляемую с этими целями, совершенно ненужной и бессмысленной. Неразумно и невозможно просто отказаться от определенной культуры, которая является общим образцом приспособления к окружающей среде, только потому, что появляется кто-то незнакомый, который делает все по-своему и руководствуется другими ориентирами. Не так-то просто восстановить отношения в обществе после появления новых теорий. Кроме того, совсем не просто отказаться от цели, от основного убеждения, объединяющего людей и побуждающего их к действию. Отождествление человека с группой означает, что для сохранения общего благополучия на карту ставится личное душевное равновесие. Если общество внезапно терпит крах из-за внешних обстоятельств или внутренней борьбы, составляющие ее отдельные люди словно обнажаются перед миром. Их связи с другими рвутся, они теряют смысл жизни, погружаются в пучину невыносимого неизвестного, и уцелеть им очень нелегко. Ницше пишет:

Человек эпохи распада, смешивающей расы без всякого разбора, человек, получивший вследствие этого весьма разнообразное племенное наследие, – т. е. противоположные и часто не одни только противоположные инстинкты и ценностные нормы вещей, которые борются друг с другом и редко успокаиваются, – такой человек поздних культур и преломлённых лучей в среднем становится слабее: главнейшее стремление его клонится к тому, чтобы наконец кончилась война, которую он собою олицетворяет[392].

Из наблюдения Ницше можно сделать негласный вывод: неприглядная война, порождающая представителей смешанной расы (или смешанной культуры), предшествует появлению более цельной личности, которая выиграет ее. Этот победитель, объединивший враждующие устои в заново обобщенную иерархию, будет сильнее, чем предшествующий ему представитель одной культуры, поскольку его поведение и ценности сформировались при слиянии до сих пор отдельных сообществ (и потому отличаются большей широтой и разнообразием). Разумно предположить, что именно бессознательное рассмотрение потенциально положительного результата такого слияния подвело Ницше к мысли о зарождении сверхчеловека[393]. Однако к победе в битве культур приводит не простое объединение в сознании человека некогда самостоятельных предположений. Слишком упрощенное поощрение культурного разнообразия отнюдь не является панацеей. Оно может привести к моральному разложению, нигилизму и вероятности ответного удара от консерваторов. Именно объединение различных верований в единую иерархию является предпосылкой мирного слияния. Оно может произойти только в результате борьбы противоречий в сознании личности, пережившей столкновение культур. Эта битва очень трудна, она вызывает бурю негативных эмоций и бросает серьезный вызов познанию. Поэтому убийство необычного «другого» зачастую кажется отличным выходом и соответствует нравственным ориентирам военного времени.

Группы людей часто представляют серьезную опасность друг для друга. Точнее, поведение чужака таит угрозу, оно непредсказуемо и в целом подозрительно, потому что традиционные верования, бросающие вызов другим верованиям, наиболее убедительно выражаются через действия:

Он пред нами – обличение помыслов наших.

Тяжело нам и смотреть на него, ибо жизнь его не похожа на жизнь других, и отличны пути его (Пм. 2:14–15).

Чужеземец или незнакомец воспринимается как угроза потому, что он еще непрочно закреплен в социальной иерархии и может вести себя непредсказуемо (непонятно, как повлияет его приход на данное общество). Сигналы безопасности и угрозы различаются или могут различаться для членов разных групп. Непредсказуемое – значит потенциально опасное. То есть частные представления незнакомца угрожают целостной, исторически сложившейся структуре веры. Такой проблемы не возникает, если поступки и мысли чужака не порождают принципиального конфликта – не угрожают ключевым убеждениям. Однако когда основные понятия оказываются под угрозой, невыносимое, ужасное неизвестное подступает снова и некогда твердая почва начинает проседать.

Незнакомая мысль

Из-за возрастающей способности к формированию отвлеченных понятий предыдущее знание, полученное не абстрактными средствами, меняется все сильнее и становится все более уязвимым. В каком-то смысле в этом и заключается суть обобщения и обучения. На первый взгляд простые и безвредные слова могут вызвать разрушение и спровоцировать столкновение, потому что человек научился с их помощью выражать свои убеждения. Следовательно, можно заключить, что новая мысль, по сути, ничем не отличается от абстрактного незнакомца (или стихийного бедствия). Именно по этой причине перо действительно сильнее меча.

Чем более абстрактно мы мыслим, тем лучше понимаем себя (наше самосознание развивается) – по крайней мере в теории – и тем проще нам предсказывать поведение других, что также неразрывно связано с развитием самосознания (как бы я себя повел в этой ситуации?). Кроме того, обобщение облегчает передачу нравственных устоев (наставлений о том, как следует поступать). Больше незачем ждать, пока произойдет нечто важное, что стоит увидеть и запомнить. Например, драматическое представление с помощью действий и образов демонстрирует некий вариант поведения. Оно позволяет наблюдать за развитием событий со смертельным исходом. При этом актеры и зрители не страдают от трагических последствий.

Однако за способность абстрагироваться надо платить. Неосторожные люди, наделенные богатым воображением (или сильно озлобленные), могут с легкостью воспользоваться своими умственными способностями, воспитанными обществом, чтобы подорвать моральные принципы, на создание которых ушли эпохи и для присутствия которых имеются веские (хоть и скрытые) причины. Как только эти скрытые причины выражаются в образе, на письме или в слове, они немедленно подвергаются невежественной критике. В результате подрываются основы веры, действия людей теряют предсказуемость, эмоции выходят из-под контроля. Все это сопровождается моральным разложением, агрессией и склонностью отдаться во власть идеологий (так оголенная психика старается прикрыть наготу).

Опасность такой критики лучше видна на примере эффекта каскада. Мы можем изменить поведение, потому что умеем перестраивать образ мыслей, хоть это и не так просто, как кажется. Мы легко меняем образ мыслей, даже не задумываясь о последствиях, отчасти