Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

«стенами», которые его окружают. Однако пространство за пределами этих барьеров, несмотря на вероятное наличие дополнительных защитных сооружений, таит некую опасность для любого, кто находится внутри этих стен. Вся внешняя территория вызывает страх. Но это вовсе не значит, что разные угрозы равносильны, просто все внешнее призвано пугать (или просвещать) все внутреннее. Задачи, стоящие перед высшими уровнями порядка, несомненно, являются наиболее значимыми и, вероятно, вызовут самую мощную реакцию. Характер отклика на такие проблемы также зависит от временны́х рамок: вызов, брошенный чрезвычайно скрытым личностям, может спровоцировать реакцию, которая растянется на несколько столетий и проявится в форме абстрактного исследования и споров, пересмотра привычных действий и борьбы между противоположными альтернативными точками зрения (как в случае с противостоянием католиков и протестантов). То, что угрозы высшим уровням порядка наиболее серьезны, дополнительно осложняется скрытостью и невидимостью этих уровней. Кроме того, вложенные в них структуры могут обладать достаточной внутренней силой, чтобы выстоять после того, как падут внешние стены, защищавшие их целостность. Стабильность политического или общественного строя, некогда вложенного в прогнившее, предвзятое религиозное убеждение, можно сравнить со зданием, уцелевшим после землетрясения: внешних повреждений не видно, но оно может рухнуть от любого нового толчка. «Смерть Бога» в современном мире выглядит как свершившийся факт (и, возможно, событие, последствия которого не стали фатальными). Но переворот уклада жизни и философская неопределенность, характерные для первых трех четвертей XX века, показывают, что мы еще нетвердо стоим на ногах. Наслаждаясь чудесным состоянием относительного мира и экономического спокойствия, мы не должны закрывать глаза на дыру, зияющую в нашей духовности.

Хаос, скрытый или обретший очертания при установлении вре́менного порядка, готов в любой момент вернуться обратно. Он может прийти в сотне разных обличий. Однако любое повторное появление хаоса (неважно, по какой причине это произошло) будет рассматриваться как одно и то же событие с точки зрения эмоциональной реакции, побудительной значимости и смысла. То есть все вещи, которые угрожают статус-кво, независимо от их объективных особенностей, как правило, вызывают схожие эмоции и поэтому помещаются в одну и ту же естественную категорию. Воинственный чужеземец у ворот неотличим от еретика в стенах крепости. И то и другое равнозначно стихийному бедствию, исчезновению героя и старению короля. Возрождение дракона хаоса в любой форме олицетворяет высвобождение опасных, пугающих (и многообещающих) возможностей. Далее мы обсудим разные обличья этих возможностей, а также причины и характер их тождественности. Ответные реакции, которые они вызывают (героическое поведение и не только) описаны в оставшейся части книги.

Особые формы аномалии: незнакомое, незнакомец, незнакомая мысль и герой-революционер

Любое аномальное событие угрожает целостности известного – вмешивается в знакомое и исследованное. Такие события имеют свои отличительные черты и проявляются по-разному, но все они обычно относятся к одной и той же естественной категории. Угрозы устойчивости культурной традиции возникают в четырех мифологически неразделимых формах: через внезапное естественное изменение окружающей среды, не зависящее от деятельности человека, через соприкосновение с до сих пор изолированной иностранной культурой, через применение новых (революционных) словесно или эпизодически опосредованных жизненно важных навыков – неизбежное следствие возрастающей способности к обобщению, обучению, общению и, наконец, результат революционной деятельности героя.

Естественная склонность чувствовать страх и агрессию при столкновении с незнакомыми событиями и людьми, непривычными мыслями или творческой личностью объясняется тем, что все эти явления относятся к категории «стихийного бедствия». Аномалии выводят нас из душевного равновесия и при этом являются жизненно важным источником интереса, смысла и внутренней силы. Более того, способность испытывать беспокойство (подрывать и возрождать собственные убеждения) является неотъемлемой, необходимой, «божественной» чертой человеческого сознания – частью созидательного Слова.

Слово в обличье методично обобщенного действия или объекта может создавать новые миры и разрушать старые. Оно представляет немыслимую угрозу для вполне устойчивых на первый взгляд культур и восстанавливает устаревшие, негибкие и парализованные общества.

Однако для тех, кто «продал душу» группе, это Слово кажется злейшим врагом.

Незнакомое

Преображение обстоятельств окружающей среды под действием сил природы является наиболее очевидной причиной ухудшения стабильности культуры. Длительная засуха, наводнения, землетрясения, эпидемии – самые ужасные и неожиданные происшествия – могут одним ударом обессилить даже самые развитые общества.

Стихийные бедствия такого рода можно рассматривать как молниеносные преобразования – ситуации, когда характер ранее изученного, эмоционально значимого взаимодействия с окружающей средой меняется быстрее, чем возникает приспособление к новой ситуации. Это означает, что несостоятельность культурной адаптации трудно отличить от природной катастрофы. Легкое на подъем общество всегда может приспособиться к неожиданностям (даже если они происходят слишком быстро и имеют разрушительные последствия) или преобразовать такие изменения во что-то положительное и полезное (как в случае с Японией после Второй мировой войны). Связь стихийного бедствия и способности культуры к адаптации аналогична отношениям между эмоциями и познанием. Бурная реакция на новизну всегда возникает при соприкосновении с неизвестным (и потому неизменно зависит от того, что известно). Она сопровождает формирование представлений о настоящем, будущем и поиск средств для перехода из одного состояния в другое. Итак, составляющее новизну зависит от того, что в определенных обстоятельствах не ново. Тяжесть полученных травм зависит от имеющихся шаблонов поведения и системы ценностей, которые можно использования во время определенного происшествия или преобразования. Жители Монреаля лишь слегка поежатся от снегопада, который мог бы на целый месяц парализовать Вашингтон.

Мифические представления о надвигающихся изменениях окружающей среды (возвращении Великой Матери или, что еще хуже, дракона хаоса) неизбежно сопровождаются описанием бесплодного, дряхлого короля-тирана. Его непреклонность делает все неизбежные внешние преобразования смертельными. Может ли катастрофа не иметь катастрофических последствий? Может, если общество готово правильно отреагировать на нее. И наоборот, любое незначительное изменение внешних обстоятельств воспринимается как конец света (и фактически является таковым), когда структура, предназначенная для приспособления к жизни, стала настолько авторитарной, что любые перемены автоматически считаются чем-то запретным, еретическим[384]. Такое общество (как, например, бывший Советский Союз) можно сравнить с бомбой замедленного действия. Т. Кун приводит интересный частный пример того, к чему приводит отсутствие гибкости:

В психологическом эксперименте, значение которого заслуживает того, чтобы о нем знали и непсихологи, Дж. Брунер и Л. Постмен[385] просили испытуемых распознать за короткое и фиксированное время серию игральных карт. Большинство карт были стандартными, но некоторые были изменены, например красная шестерка пик и черная четверка червей. Каждый экспериментальный цикл состоял в том, что испытуемому показывали одну за другой целую серию карт, причем время показа карт постепенно возрастало. После каждого сеанса испытуемый должен был сказать, что он видел, а цикл продолжался до тех пор, пока испытуемый