Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

мышления?» Кто отважится тотчас же ответить на эти метафизические вопросы, ссылаясь на некоторого рода интуицию познания, как делает тот, кто говорит: «Я мыслю и знаю, что это по меньшей мере истинно, действительно, достоверно», – тому нынче философ ответит улыбкой и парой вопросительных знаков. «Милостивый государь, – скажет ему, быть может, философ, – это невероятно, чтобы вы не ошибались, но зачем же нужна непременно истина?»[381]

Объект всегда сохраняет способность выйти за границы своего представления. Он имеет свою таинственную сущность, связь с неизвестным, потенциал вселять надежду и внушать страх. Реальный или непостижимый объект сам по себе (насколько его возможно изучить) есть сумма его исследуемых свойств, а также то, что остается неисследованным, – само неизвестное.

Понимание того или иного явления всегда ограничено доступными ресурсами: временными, экономическими и технологическими. Знание неизбежно зависит от обстоятельств, хотя оно не менее объективно и не теряет своей сути. Наши представления об объектах (ситуациях или алгоритмах поведения) в настоящее время считаются действительными, потому что они являются инструментами достижения нужной цели. Если мы можем манипулировать шаблонами в воображении, применять найденные таким образом решения в реальном мире и добиваться желаемого, то считаем, что наше понимание действительно и достаточно. Только когда мы совершаем поступок и получаем неожиданный результат, образцы действий становятся неполноценными. Это означает, что наши нынешние представления об определенной вещи основаны на (неявном) предположении, что данный предмет или явление уже были достаточно исследованы. «Достаточное исследование» – это суждение, вынесенное (как упоминалось ранее) после совершения последовательных действий, которые привели к желанному результату (действительно сработали). Алгоритм считается приемлемым, когда с его помощью мы приходим к поставленной цели. Природа этой цели изначально состоит в определении райского состояния или движении к нему. Этот процесс характеризуется постоянным, динамичным освобождением от (невыносимых) страданий и (парализующей) тревоги, а также обилием надежды и щедрым вознаграждением – образом благословенного края, где течет молоко и мед, как говорится в мифах. Получается, что знание не существует само по себе, а служит достижению жизненных целей.

Некоторые случайные формы знания (скажем, поведение или системы ценностей) – доказывают свою состоятельность на протяжении долгого времени (то есть дают желаемый результат в широком диапазоне контекстов). Они «запоминаются» – сохраняются в обрядах и мифах – и передаются из поколения в поколение. С течением времени они объединяются со всеми другими существующими моделями поведения и системами ценностей в иерархию, которая допускает разнообразие их проявления. Такая схема подчинения (как описано выше) складывается из действий и оценок героев прошлого. Другие герои придали ей устойчивый социальный характер, разделяемый всеми членами одной культуры (как христианская церковь символизирует тело Христово). Эту иерархию формировали и формируют по сей день бесконечные петли эмоциональной отдачи, поскольку средства и цели, выбранные каждым человеком и обществом в целом, меняются благодаря коллективным действиям и реакциям и постоянному, неизбывному присутствию неизвестного. Возникающая «иерархия побуждения» похожа на личность – мифическую родовую фигуру, которой каждый подражает сознательно (при полном участии семантической и эпизодической систем, рационального мышления и воображения) или бессознательно (копирует действия, несмотря на очевидное неверие). Иерархически структурированная модель поведения (личность), составляющая культуру, со временем представляется вторично, схожим образом откладывается в эпизодической памяти, а затем явно шифруется (если это позволяет сделать текущее развитие познания). Таким образом, точно сформулированные нравственные устои основываются на предположениях, которые являются действительными лишь в определенном месте и в определенное время. В свою очередь, эти эпизодические представления формируются из процедурного знания, предназначенного удовлетворять эмоциональные потребности, возникающие в общественной группе или в присутствии неизвестного.

Таким образом, философия нравственности (как образец поведения и истолкования сложившихся ситуаций) зависит от мифологии, которая представляет собой совокупность шаблонов действий. А они, в свою очередь, возникают в процессе общения внутри группы (сотрудничества и конкуренции), призванного удовлетворять эмоциональные потребности ее членов. Эти потребности зачастую принимают универсальную постоянную и ограниченную форму, поскольку имеют врожденное психобиологическое основание, проявляющееся в обществе. Так возникают ограниченные формы мифа. Нортроп Фрай комментирует это следующим образом:

Я должен различать первичные и вторичные проблемы, вызывающие озабоченность, даже если между ними нет реальной границы. Вторичные проблемы провоцирует общественный договор. Сюда относятся патриотизм и прочие проявления лояльности, религиозные убеждения, а также классовые отношения и поведение. Они развиваются из идеологического аспекта мифа и, следовательно, склонны прямо выражаться в идеологической прозе. На мифической стадии они часто сопровождают обряд. Такой обряд может быть создан, например, для того, чтобы внушить мальчику, что он будет допущен в общество людей, только пройдя посвящение в мужчины, что он принадлежит к определенному племени или группе и это, вероятно, повлияет на выбор невесты, что его будут охранять конкретные тотемные животные или божества.

Основные проблемы могут возникать в четырех основных областях: пища и питье, а также связанные с ними телесные потребности; секс; собственность (т. е. деньги, имущество, жилье, одежда и все, чем можно владеть, что присуще жизни конкретного человека); свобода передвижения. Основной объект первостепенных забот выражен в крылатой фразе «жизнь – полная чаша». По своему происхождению первостепенные заботы не присущи человеку или обществу. Это скорее общие, исконные, противоречивые притязания единичности и множественности. Но по мере развития общества они становятся притязаниями отдельной личности, противопоставленной господствующему классу. Голод – это социальная проблема, но страдают конкретные люди. Таким образом, устойчивые попытки выразить первостепенные заботы могут совершаться только в обществах с развитым индивидуальным восприятием. Аксиомы первостепенных забот – это самые простые и банальные утверждения, справедливые для всех без исключения: жизнь лучше смерти, счастье лучше несчастья, здоровье лучше болезни, свобода лучше рабства.

То, что мы называем идеологиями, тесно связано со второстепенными заботами и в значительной степени состоит из их разумного объяснения. Чем дольше мы вглядываемся в мифы, или алгоритмы повествования, тем яснее становится их связь с первостепенной заботой… Укоренение поэтического мифа в первую очередь объясняется тем, что, в отличие от отдельных притч или историй, количество тем, поднимаемых в мифах, ограниченно[382].

В (четко сформулированных) нравственных устоях имеются ссылки на религиозное, мифическое повествование. Повествование же – в первую очередь эпизодическое – заключает в себе традиции поведения. Традиция возникает в результате адаптации человека к требованиям естественных условий, которая проявляется (универсально) в эмоциях, порожденных в обществе. Эпизодическое представление (процесс и результат поведения) основано на вере в достаточность и обоснованность совершенного действия. Оно имеет ту же структуру – по крайней мере, поскольку является точным представлением поведения – и поэтому содержит (неявную) иерархическую организацию исторически сложившегося процедурного знания в более четкой форме.

Таким образом, в течение длительных исторических периодов