Карты смысла. Архитектура верования - Джордан Питерсон

сформулированы прежде, чем произойдет какое-либо действие или толкование. Время доказывает, что предлагать в качестве решения фиксированную структуру в противоположность процессу (в данном случае творческому процессу создания механизмов адаптации в ходе общения) совершенно бессмысленно.

На личностном и общественном уровнях ведется спор о сравнительной ценности опыта, объектов и моделей поведения. Негласное предположение «А», на котором (гипотетически) основывается поведение «А», подчиняется предположению «Б», «Б», в свою очередь, подчиняется «В» и так далее, в соответствии с некоей скрытой схемой или понятием предельной ценности. Такое предположение впервые проявляется в поведении и в поведенческом конфликте задолго до того, как его можно будет представить эпизодически или семантически. Можно сказать, что возникновение схемы предельной ценности является неизбежным следствием социальной эволюции людей и совершенствования их исследовательской деятельности. Устройство культуры, воплощенное в душе человека, берет начало в творчестве, подражании ему и объединении собственного и перенятого действия. Поэтому его можно определить как приспособление к обстоятельствам и представление единого шаблона поведения. Все это может отображаться в эпизодической памяти и обобщаться семантической системой. Такой процесс приводит к созданию истории или повествования. Любое повествование содержит в себе набор нравственных допущений. Представление этого (в первую очередь социального) морального кодекса в эпизодической памяти составляет основу мифа, дает почву и материал для последующего развития догматов религии или законов нравственности, выраженных словами. Преимущества такого упорядочивания предоставлены самой абстракцией: простота общения, облегчение преобразования и формальное провозглашение (исторически священных) принципов, необходимых при разрешении возникающих споров о ценностях. К недостаткам (менее очевидным и узнаваемым) относятся преждевременное прекращение творческих усилий и категоричное обращение к мудрости (отжившего) прошлого.

Люди как социальные животные действуют так, «будто» они вдохновляются (ограниченной) системой более или менее внутренне согласованных и принятых нравственных добродетелей, даже при отсутствии явного (описательного) представления об этой системе. Природа этих добродетелей, изначально воплощенных в поведении, становилась все более понятной в ходе эволюции человеческого познания, опосредованной обществом (она лучше представлялась с помощью описательного мышления и откладывалась в памяти). Тем не менее даже в настоящее время очень трудно определить и четко сформулировать, из чего складывается добродетельное поведение, точно описать, как люди должны действовать (и действуют), установить цели, которым служит такое поведение, и предоставить ясное и точное обоснование таких утверждений. Культура во многом является общепринятым моральным кодексом, и отклонения от него, как правило, легко выявляются, по крайней мере после того, как они произошли. Тем не менее определение области нравственности все еще склонно выходить за пределы возможностей описательного мышления, и поэтому природа большей части того, что мы считаем высокоморальным поведением, во многом бессознательна. Как следствие, нам легко запутаться в критериях нравственности и сделать неуместные, несвоевременные и опасные жесткие выводы.

Консерватор почитает свою культуру, поскольку она создает нечто заслуживающее сильнейшую преданность, память и уважение. Ее создание является практическим решением проблемы адаптации, ответом на вопрос: как себя вести (и как это можно представить и передать словами)? Следовательно, очень легко ошибиться в определении ценности и поклоняться самому́ решению, а не его источнику. Отсюда и библейское наставление:

Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим.

Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня… (Исх. 20:3–5)

Это строгое требование существует во многом потому, что гораздо менее пристальное внимание обычно уделяется (может уделяться на начальных стадиях формирования абстрактного представления) более глобальной, общей и сложной метапроблеме адаптации: как определяются (определялись) критерии правильных поступков? или какова природа модели, которая помогает выявлять и классифицировать допустимые формы поведения? (что приводит к успешной адаптации, как таковой?) и как это может быть представлено и выражено словами? Ответ на вопрос, в чем состоит высшая ценность или что есть высшее благо, служит решением метапроблемы, но не само́й проблемы. Хотя решения последней постоянно путают (и путали) с решениями первой – с неизменным (зачастую смертельным) ущербом для тех, кто занимается метапроблемой.

Природа того, что составляет нравственность, все еще не поддается описанию. Система моральных устоев, закодированных в поведении, слишком сложна, чтобы ее можно было четко и полноценно сформулировать. Тем не менее она не теряет целостности (и, по существу, исторически определяется человеком и его представлениями) и является продуктом волевых усилий (процедурных и декларативных), направленных на комплексную адаптацию, а не просто набором случайных или непостижимых обрядов и верований. Культура помогает достичь цели, определяемые эмоциями, в настоящем и в более отдаленном будущем. Ее структура обязана отвечать ряду строгих и жестких требований: (1) она должна сама себя поддерживать (то есть способствовать деятельности, которая позволяет сохранить ее основную форму); (2) она должна быть достаточно гибкой, чтобы всегда помогать людям адаптироваться к постоянно меняющимся условиям окружающей среды; и (3) она должна заслужить преданность ее носителей.

Первое требование настолько существенно, даже в краткосрочной перспективе, что кажется совершенно очевидным. Культура должна поощрять деятельность, которая ее поддерживает, иначе она поглотит саму себя. Второе требование – гибкость – выполнить сложнее, особенно в сочетании с первым. Культура должна поощрять деятельность, которая ее поддерживает, но в то же время допускать достаточное количество нововведений, чтобы на практически непредсказуемые изменения окружающей среды можно было реагировать соответствующими переменами в поведении. Культуры, которые поощряют абсолютную приверженность традиционным принципам, не могут долго соответствовать второму требованию и стремительно разрушаются. При этом культуры, которые допускают неограниченные изменения, не удовлетворяют первому предписанию и столь же быстро терпят крах. Третье требование (преданность населения) может рассматриваться в качестве предпосылки для первых двух. Культура, которая продолжает существовать, должна (добровольно) поддерживаться ее носителями. Это происходит, если ее устои вызывают положительные эмоции у большинства людей в обществе: они ценят ее воздействие, получают достаточное вознаграждение, надежную защиту от наказания, чувствуют присутствие надежды и снижение угрозы. Только в этом случае можно без особого труда сохранить отношения в группе. Кроме того, общее решение должно казаться идеальным по сравнению с любыми другими реальными или предполагаемыми альтернативами. Неотразимая привлекательность упрощенных утопических идеологий даже в скептически настроенном XX веке является веским доказательством того, что соответствовать последнему требованию очень непросто.

В неидеальных условиях проблема защиты развивающейся личности и поддержания единообразного покровительственного устройства общества решается путем постоянного принесения в жертву самобытности человека в пользу стабильности и целостности группы. Этот метод эффективно устраняет страх в краткосрочной перспективе, но он также убивает необходимый потенциал